В полдень 28 сентября — за два часа до объявления Гитлером ультиматума чехам — итальянский посол Бернардо Аттолико ворвался в имперскую канцелярию. Получив указание дуче, он даже взял такси, чтобы не терять времени. Увидев выходящего из своего кабинета в сопровождении переводчика Пауля Шмидта фюрера, Аттолико бесцеремонно воскликнул:

— У меня для вас срочное сообщение от дуче, фюрер.

Шмидт тут же перевел текст: британское правительство через своего посла в Риме, лорда Перча, передало о своем согласии принять посредничество Муссолини по судетскому вопросу. Дуче полагает благоразумным встретиться с англичанами, но просит Гитлера воздержаться от мобилизации. После секундного раздумья Гитлер ответил:

— Передайте дуче, что я согласен.

Муссолини принял все меры для восстановления своего доминирующего положения. Четыре раза за три послеполуденных часа в тот критический день Аттолико навещал Гитлера с новыми предложениями дуче, в результате которых 29 сентября в 12.45 состоялась конференция четырех держав в мюнхенской резиденции фюрера.

Вплоть до начала конференции Муссолини набирал дипломатические очки. В пограничном городке Куфштайне, где его встретил прибывший на своем поезде Гитлер, он даже ни разу не улыбнулся, «держась подобно Будде», как потом отметил Филиппе Анфузо, один из помощников Чиано. На приветствие Гитлера: «Я закончил строительство линии Зигфрида, дуче» — он даже не ответил. Договоренности, которых они в конце концов достигли, основывались на меморандуме трех — Германа Геринга, барона Константина фон Нойрата и государственного секретаря Эрнста фон Вайцзеккера, — и это было то решение, о котором было сказано еще две недели тому назад в его статье в «Иль Пополо».

В послеобеденное время, в перерыве между заседаниями, когда официальные советники, секретари и помощники вышли из конференц-зала, окружив своих премьеров, Муссолини разыграл еще одну козырную карту. Хорошо разбираясь в проблемах Германии, Франции и Англии, он переходил от делегата к делегату, разъясняя тот или иной вопрос и давая свои рекомендации в роли главного посредника.

Вопиющим недостатком конференции было то, что на ней отсутствовал Эдуард Бенеш, президент Чехословакии, которого Гитлер отказался принять. По подписанному соглашению к Германии отходила чешская территория в 11 000 квадратных миль с семьюдесятью процентами тяжелой индустрии, восемьюдесятью шестью процентами химической промышленности и всеми фортификационными сооружениями, но ни один чешский представитель даже не смог высказаться по этим вопросам [2].

За ужином, когда конференция еще не была закончена, в частных апартаментах Гитлера Муссолини ел и пил необычно много, чуть ли не соревнуясь с Герингом. С довольным смехом он раскрыл секрет находящемуся в дурном настроении Гитлеру: если бы Англии удалось ввести санкции против него в период войны с Абиссинией, то без нефти кампания продлилась бы не более недели.

После часа ночи 30 сентября, когда четыре державы подписали Мюнхенское соглашение, Муссолини был абсолютно уверен, что именно он «спас Европу» и воспрепятствовал вторжению немцев в Чехословакию. Дикие крики толп народа, запрудивших улицы города даже в два часа ночи, возбудили дуче настолько, что он по ошибке сел в автомашину Чемберлена. «Спасителя мира» приехал приветствовать во Флоренцию сам король. Дуче был удивлен тем, насколько восторженно встретил итальянский народ известие о мире: крестьяне вставали на колени при виде его приближавшегося поезда. По пути от Центральной железнодорожной станции до дворца Венеция он ехал молча, стиснув зубы.

В 6.30 вечера 1 октября он выступил с балкона дворца Венеция перед собравшейся толпой народа (у многих на глазах были слезы), на этот раз, однако, без иллюзий:

— Я принес вам мир. Но тот ли это мир, который вам нужен?

Наступал рассвет. В верхних покоях Сан-Доминго, сердца Ватикана, слабый голубоватый свет лампад освещал фрески Рафаэля. Была пятница 10 февраля 1939 года. Но Папа Пий XI рассвета уже не увидел. За час до своего обычного подъема, в 5.20 утра, он умер.

На следующий день была десятая годовщина подписания Латеранского договора. Семь лет он провел в переговорах, надеясь на окончательное решение римского вопроса и целого ряда других проблем. Восьмидесятидвухлетний Ачилл Ратти, избравший имя Пий как символ мира, вел с фашистами долголетнюю борьбу за этот самый мир. Хотя он и перенес три инфаркта, последний в ноябре прошлого года, Папа отказался уйти на покой. Сидя в кресле, первосвященник святой римской Церкви, викарий Христа на земле, поучал кардиналов:

— Папа должен быть Папой, а не лежать в постели.

Перед самой смертью врач, находившийся у его ложа, услышал, как Папа тихо произнес со вздохом:

— Сколько еще осталось нерешенных дел.

Опочивальню усопшего наполнили псалмы и заупокойная служба. Кардинал Ойгенио Пачелли, шестидесятидвухлетний государственный секретарь Ватикана, опустился на колени на подушечку фиолетового цвета в стороне от остальных. Через двадцать дней конклав кардиналов сделал свой выбор, и через площадь Святого Петра двенадцать громкоговорителей разнесли весть о том, что Пачелли стал Папой Пием XII.

Но это было уже позже, а в то утро Пачелли, подойдя к Пию с двумя ассистирующими кардиналами, ударил его легонько три раза по лбу серебряным молоточком.

Так было положено по старинному ритуалу, и Пачелли вопросил:

— Ратти, живы ли вы или мертвы?

Поскольку ответа не последовало, Пачелли провозгласил:

— Папа воистину мертв.

Тогда-то все присутствовавшие в помещении упали на колени.

Самый большой колокол собора Святого Петра разнес звон по всему городу. В Трастевере, рабочей части Рима, расположенной южнее Ватикана, женщины, услышав звон, встали на колени перед зажженными свечами. В узких улочках по ту сторону Тибра железные жалюзи магазинов были опущены, а среди прохожих послышались крики скорби…

Резкий звонок телефона раздался в тишине виллы Торлония. Бенито Муссолини уже встал и находился в библиотеке. Нехотя он взял трубку. Удивленный Бруно, уткнувшийся в книгу, недоумевал, кто бы это мог быть в такую рань.

Выслушав сообщение, Муссолини улыбнулся и произнес хриплым голосом:

— Наконец-то его нет. Этот упрямый старик мертв.

Джалеаццо Чиано снял трубку телефона, стоявшего около его кровати. Судя по голосу, Муссолини, звонивший из Рима, был не в духе.

— Действуй без промедления. Надо добиться военного соглашения. Что произойдет, не важно.

Чиано беспокоило сумасбродное поведение дуче. На ночном столике номера лучшей гостиницы Милана, где остановился Чиано, часы показывали полночь. Время самое неподходящее для принятия решения, которое может перевернуть Европу.

Джалеаццо, облачившись в свою любимую шелковую пижаму, только что собирался ложиться спать, с удовольствием вспоминая банкет в гостинице «Континенталь», данный в честь Иоахима фон Риббентропа.

Серые глаза его немецкого коллеги были «доброжелательно-холодными», да и весь вечер прошел спокойно. Консоме, форель с озера Комо, жаркое с чесноком, клубника, вежливый обмен мнениями, щелканье каблуками, звон бокалов с шампанским, тосты. Но от разговора о военном союзе Чиано был далек, зная, что волновало Муссолини.

За шестнадцать дней до этого, 20 апреля, дуче вместе с Чиано выслушали сообщение посла в Германии Бернардо Аттолико о «надвигающейся угрозе» выступления немцев против Польши. На встречу с Риббентропом в Милан Чиано ехал, имея распоряжение Муссолини дать понять союзникам, что Италия будет готова к войне не ранее чем через три года. Риббентроп успокоил его, сказав, что Гитлер ничего не планирует по крайней мере пять лет.

И вот во взглядах Муссолини происходит резкая перемена — требование добиться военного союза с немцами.