во дворце Квиринале.

— В этом грязном старом музее, — с недоброй усмешкой поведал он эсэсовскому шефу Генриху Гиммлеру, — чувствуешь себя как в катакомбах.

Что же касается короля, то этот мизантропический монарх с большим неудовольством заявил Муссолини, что не одобряет крепнущие связи между Италией и Германией.

— Эти немцы подобны священникам и женщинам, — проворчал он. — Дай им палец, и они оттяпают всю руку.

Король был недоволен и тем, что бывший ефрейтор, приглашенный на официальный банкет, настоял на том, чтобы его личный фотограф, Генрих Хофман, был в числе почетных гостей.

К его огорчению, Гитлер в течение всего, ужина много говорил. И в частности, заявил;

— Муссолини не только мой друг, он мой учитель и шеф. Он поселил мечты не только в моей душе, но и в душах миллионов немцев.

Этим самым он затронул больное место короля, так как за пять недель до того дуче протащил закон о введении должностей двух первых маршалов империи, ставя себя на один уровень с королем. Несколько дней король не подписывал этот декрет, но потом сдался, как обычно.

— В другое время, но не в период кризиса, я скорее отрекся бы от престола, чем согласился на маршальскую мишуру, — проговорил он.

Задетый за живое экстравагантной фразой Гитлера, он принялся за свое любимое кушанье — картофельные клецки с маслом, к которым большинство гостей даже не притронулись. Как только король отложил свою вилку в сторону, официанты, следуя этикету, тут же заменили у всех тарелки.

Подобное настроение владело и всей королевской семьей. Кронпринц Умберто был недоволен тем, что для размещения фюрера были выбраны именно его апартаменты, как наиболее подходящие для высокого гостя. Более того, немецкий церемониймейстер потребовал положить на кровать парчовое покрывало с немецким орлом, естественно за счет Умберто.

— Сожгите эту чертовщину, — приказал кронпринц сразу же после отъезда Гитлера. — Не хочу ее даже видеть.

Статная королева Елена, спускаясь по главной лестнице, была шокирована, увидев, как личная эсэсовская охрана Гитлера в черной форме, прятавшаяся за колоннами, хваталась за пистолеты при виде ее.

— Полиция в моем доме? — произнесла она с возмущением. — Проследите, чтобы они убрались отсюда немедленно!

Даже Геббельс королю не понравился. Стиснув зубы, проходя по тронному залу, он произнес критически:

— Разрешаю располагаться в этом здании, отделанном золотом и бархатом. Но только чтобы это был дуче, тот же парень еще не дорос до этого.

Во всех этих проявлениях были определенные опасные признаки, которые дуче, однако, не заметил.

Муссолини в это время занимала лишь одна мысль — как наилучшим образом осуществить программу шестидневного пребывания в Италии Гитлера, чтобы она во всем превзошла все то, что ему было показано в Германии. И вот во время маневров в Центочелле пятьдесят тысяч итальянских солдат произвели одновременный залп из своих винтовок… В Неаполе Гитлер, стоя вместе с королем на адмиральском мостике «Кавора», наблюдал за прохождением в девяти кильватерных колоннах девяноста черных подводных лодок, как вдруг за семьдесят пять секунд они исчезли из виду, уйдя под воду, а затем через пять минут вновь появились все в тех же построениях, с палубными орудиями в полной боевой готовности. С наступлением темноты на склонах высот вокруг Неаполя появилась световая надпись: «Да здравствует Гитлер!», стоившая дуче всего-навсего 85 000 фунтов стерлингов.

Венцом программы было подписание договора о союзе Италии с Германией.

— Союз с Муссолини нас вполне устраивает, — сказал Гитлер своему послу в Риме Хансу Георгу фон Маккензену. — Теперь у него свободные руки в Средиземноморье, а у нас — на северо-востоке.

Перед подписанием договора Гитлер трижды за шесть дней ставил вопрос об этом, но Муссолини все время уклонялся от прямого ответа. Новый гитлеровский министр иностранных дел сорокапятилетний Иоахим фон Риббентроп все эти дни обрабатывал Джалеаццо Чиано, который заметил с улыбкой:

— Оси дружбы делают договор о союзе излишним.

Недовольство Гитлера возрастало. Театральные действия итальянского флота в Неаполе не произвели на него того впечатления, на которое рассчитывал Муссолини: немецкие специалисты доложили фюреру, что три четверти итальянского флота устарели, а на подводных лодках из-за нехватки офицеров командование осуществляют унтер-офицеры.

Муссолини показал еще один спектакль. Неподалеку от аэродрома Фурбара был специально выстроен макетный картонный город, на который совершили налет итальянские бомбардировщики… Итальянские солдаты наступали, следуя за огневым валом артиллерии при переносе ею огня… Дуче старался продемонстрировать военную мощь, которой на самом деле не было.

Среди моря света и красок темным островом за Тибром оставалось папское государство. Раздраженный тем, что не получил гарантий безопасности Церкви в Австрии, Папа Пий XI покинул город, закрыл ватиканский музей, который Гитлер намеревался посетить, и не разрешил немцам нанести визит в Ватикан. Остановившись в своей летней резиденции в замке Гандольфо, Папа заявил публично:

— Воздухом в Риме стало невозможно дышать.

А в день Святого Креста, на следующий день после прибытия в Рим Гитлера, он провозгласил:

— Там, у них, происходят ужасные вещи… не укладывающиеся в воображении… и не ко времени поднятие креста, не являющегося Христовым…

Гитлер, подобно многим нежелательным гостям, скоро ощутил враждебное к себе отношение итальянского общества. По Риму поползли различные слухи, в частности история, рассказанная королем. В час ночи Гитлер поднял на ноги всех во дворце, громко вопя, что не ляжет в постель, пока на его глазах ее не опробует кто-либо из женщин. И действительно не успокоился, пока из ближайшей гостиницы не была вызвана горничная… После прослушивания оперы «Аида» в неапольском театре «Сан-Карло» у Гитлера не осталось времени на переодевание, и ему пришлось пройти перед почетным караулом в плохо на нем сидевшем сюртуке и шелковой шляпе, сползавшей ему на уши, тогда как король был в полной военной форме.

— Вы соображаете, что вы сделали, — набросился Гитлер на своего шефа протокола фон Бюлова- Шванте. — Вы вынудили меня проследовать по Неаполю подобно председателю французского муниципального совета.

Угрюмая апатичность толп народа раздражала фюрера. Во Флоренции, куда они направились в картинную галерею Уффици, Муссолини попытался приободрить толпу зевак. Когда же оттуда раздались крики: «Дуче, дуче», он обратился к окружавшим с укором, что, мол, надо приветствовать «его», то есть Гитлера, но потом махнул на все рукой.

Государственному секретарю, барону Эрнсту фон Вайцзеккеру, Гитлер признался со вздохом:

— Вы не представляете себе, как я счастлив, что мы возвращаемся наконец-то в Германию.

Бенито Муссолини прислушался, но все в доме еще спали. Набросив на плечи халат, он в трусах спустился по лестнице своей семейной виллы Риччионе и пошел к морю.

За ним было последовали охранники, но он махнул им рукой, чтобы они оставались.

Кларетта ждала его, как и всегда, у причала рыбачьих лодок. На ней были белый купальник и белая соломенная шляпка с голубой лентой, которые ему очень нравились.

Было раннее утро. Они прошлись немного по пляжу, разговаривая, затем Муссолини бросился в воду и поплыл, Кларетта последовала за ним.

В послеобеденное время, когда дуче выходил плавать «официально» и десятки женщин различного возраста и сословий плескались в море, чтобы только его увидеть, Кларетта находилась в пятнадцати километрах отсюда, в Римини. В гребной лодке с Мириам на веслах она выходила в море на расстояние тысячи метров от берега. Когда дуче, искупавшись, садился в моторный катер, то отправлялся в открытое море и спешил на рандеву. Встретившись, они разговаривали и плавали, пока солнце не начинало спускаться за горизонт.