Если для сотрудников министерства война в Абиссинии являлась лишь временным эпизодом, то Чиано считал это рождением новой эры. На дипломатических встречах отныне преобладала жесткость и пренебрежение сложившимися условностями, подобно военным столкновениям. Играя на враждебности Муссолини к западным державам, он уговорил его принять участие вместе с Гитлером в поддержке националистов в гражданской войне в Испании. В Германии он лично подписал договоренность о посылке в Испанию семидесяти тысяч фашистов. Следуя примеру Гитлера, Муссолини уже через два месяца после посещения Германии порвал с Лигой Наций.

В большей степени, чем кто-либо другой, Чиано стал осуществлять итальянскую дипломатию по новым законам. Во дворце Чиги сотрудники быстро заметили, что документы, подготовленные более чем на одной странице, откладывались в сторону. Новый министр проводил большую часть рабочего времени дома, принимая ванну, примеряя новые галстуки или взвешиваясь на весах. Большинство из затей появлялись у Чиано в фешенебельном гольф-клубе «Аквазанта», куда он наведывался частенько. С семьей он бывал редко, хотя и любил своих детей — шестилетнего Фабрицио и четырехлетнюю Раймонду: с Эддой они уже давно договорились жить каждый своей жизнью. Жизнь Эдды заключалась в постоянной смене ухажеров, сухом мартини и ночных азартных играх в карты. Ее же супруг увлекался морскими купаниями в Остии в окружении молодых киноактрис, будущих звезд экрана.

— Вы не встретите иностранных дипломатов на моих вечеринках, — похвастался он одному из итальянских послов.

До Гитлера дошли слухи, что Чиано на дипломатических приемах бессовестно щипал немок, а своему генеральному консулу Джузеппе Ренцетти телеграфировал: «Обращай внимание на женщин». Все это, вместе взятое, да еще его напомаженные волосы дали основания фюреру назвать Чиано «омерзительным мальчишкой».

Во время сентябрьского вояжа Муссолини в Германию Чиано был его постоянной тенью, будучи само внимание, повторяя как попугай:

— Как скажете, дуче.

Громче всех он проклинал демократию. А в ночь на 28 сентября он стоял рядом с Муссолини на трибуне берлинской площади Майфельд, когда тот поставил печать на судьбе Италии, сказав тысячам немцев, собравшимся, несмотря на проливной дождь, послушать его:

— Если фашизм приобретает друга, то он идет с ним до самого конца.

В ответ он увидел тысячи рук, поднятых в римском салюте. Промокнув насквозь, но в приподнятом настроении он поспешил позвонить Кларетте Петаччи в Рим:

— Это был настоящий триумф, и мне хотелось, чтобы в этот момент ты находилась рядом со мной.

Как дуче, так и Чиано знали цену этого триумфа — насилие над Австрией. Об этом и многом другом они услышали от рейхсмаршала Германа Геринга, главнокомандующего военно-воздушными силами, который никогда не лез за словом в карман. В Каринхолле, огромном поместье Геринга, находившемся в восьмидесяти километрах от Берлина, Муссолини и сопровождавшие его лица терпеливо наблюдали, как тучный рейхсмаршал забавлялся с маленькими львятами, а затем демонстрировал им электрический массажер.

Потом, не говоря ни слова, он разложил на столе карту Европы. Увиденное шокировало даже обычно циничного Муссолини. 32 000 квадратных миль территории Австрии на ней были уже закрашены, как и Германия, кроваво-красным цветом. Подняв удивленно брови, дуче произнес:

— Это немного преждевременно, не так ли? Геринг посмотрел на него простодушно своими голубыми глазами, и лицо его расплылось в улыбке.

— Это точно, на карте представлено лишь то, что произойдет в ближайшем будущем, а я не столь богат, чтобы покупать каждый раз новые карты.

Колизей горел. Языки пламени поднимались к небу, отражаясь в темных водах Тибра. Раздавался тревожный звон колоколов более четырехсот церквей. С каждого из семи холмов наблюдателю представлялась картина, имевшая место восемнадцать веков назад, когда освещаемый пламенем пожарища на улицах Рима бесился император Нерон.

В этот момент, а было 8 часов вечера 3 мая 1938 года, истинный виновник происходящего сидел на заднем сиденье своей черной «лянчи», ухмыляясь, как театральный режиссер после прошедшей с триумфом новой постановки. Перед машиной Бенито Муссолини цокал копытами экипаж, запряженный шестеркой лошадей, в котором восседал король Виктор-Эммануил со своим почетным гостем Адольфом Гитлером, сопровождаемый эскортом кирасир в шлемах с перьями, направляясь во дворец Квиринале. За Муссолини растянулся кортеж автомашин фашистских сановников и лиц, сопровождавших Гитлера.

Дуче был горд маленьким чудом. Еще в ноябре он стал — как прирожденный импресарио — планировать ответный визит Гитлера. И за эти месяцы между двумя столицами произошел обмен более чем сотней телеграмм протокольного характера. Сегодняшний вечер в истинно вагнеровском духе произвел-таки впечатление на Гитлера.

«Пожар» Колизея имитировался горевшей магнезией и мощной подсветкой. На это была истрачена только часть из миллиона фунтов стерлингов, выделенных на это мероприятие. Был обновлен фасад железнодорожной станции Остиенсе, приведена в порядок площадь, названная «площадью Адольфа Гитлера», проложено двести километров электрического кабеля для освещения фонтанов Бернини. Вдоль всего шестикилометрового пути до дворца Квиринале от железнодорожной станции сто тысяч солдат образовали сплошной коридор по улицам, со стен домов которых свисали свастика и золотые пучки прутьев ликтора. Кругом виднелись надписи: «Да здравствует фюрер!»

Полиция обеих стран также была задействована. Перед поездкой Гитлера в Рим туда было послано пятьсот агентов службы безопасности под видом туристов, которые прогуливались по улицам по трое. Итальянская ОВРА привлекла шесть тысяч граждан, лояльность которых была безупречна, для предотвращения возможных беспорядков. В качестве наставления один из этих активистов придумал условный знак:

— Если кто увидит немцев, сделайте вид, что поправляете брюки.

Во дворце Квиринале, где остановился Гитлер, нацистские официальные лица, на которых большое впечатление произвели студенты, совершавшие построения в форме свастики, осыпали дуче комплиментами.

В тот же вечер Муссолини выкроил время, чтобы позвонить в Милан издателю «Иль Пополо» Джиорджио Пини, и выпалил:

— Пини, знаешь ли ты, о чем меня только что спросил Геббельс? Он поинтересовался, что это за люди — молодые офицеры, обеспечивавшие порядок по маршруту их следования. И даже не поверил, что это были молодые приверженцы нашей партии, назвав все действо «отличным спектаклем».

Этой ночью, да и всю последовавшую неделю дуче был слишком ослеплен, чтобы заметить подводные течения ненависти, которые через пять лет сметут его и его режим. Для него было важно, чтобы Гитлер, назвавший его «последним римлянином», оставался у него в долгу.

За семь недель до этого, 13 марта, во дворец Венеция поступила дипломатическая депеша из гостиницы «Вайнцингер» в Линце, родном городе фюрера: «Муссолини, этого я никогда не забуду. Гитлер».

А своему эмиссару, принцу Филиппу Гессенскому, который за два дня до этого встречался с Муссолини, Гитлер сказал взволнованно:

— Если Муссолини будет нужна помощь или он окажется в опасности, пусть знает, что я буду поддерживать его и в дождь, и в солнечную погоду — пусть даже против него поднимется весь мир…

Чтобы не навредить такому излиянию в преданности, Муссолини не стал предпринимать ничего против вторжения Гитлера в Австрию. Ни одна итальянская дивизия не была брошена по тревоге к Бреннерскому перевалу, а на телефонный звонок австрийского канцлера дуче не ответил.

Несмотря на это, Гитлер уже через час после прибытия в Рим кипел от негодования. Ему, кого Муссолини произвел в почетные капралы фашистской милиции, пришлось ехать в допотопной карете с человеком, называемым им язвительно «король — щипцы для орехов». («Лет через пятьдесят, — утешил его Муссолини, — при дворе, возможно, появится двигатель внутреннего сгорания».) В качестве гостя дуче фюрер должен был остановиться в «Гранд-отеле» вместе с Геббельсом и Гессом, а вот как гость короля —