полиция.

С мая 1901 г. Зубатов начал проводить регулярные воскресные со­вещания рабочих в аудитории Исторического музея, прозванные «Зубатовским парламентом», где выступали с лекциями ученые эконо­ мисты. Летом 1901 г. зубатовскими агентами в Минске была образо­вана Еврейская независимая рабочая партия. 14 февраля 1902 г. был утвержден устав московского «Общества взаимного вспомощест­вования в механическом производстве», а уже 19 февраля общество провело с благословения полиции невиданную манифестацию, по вы­ражению Зубатова, «генеральную репетицию управления народными громадами» у памятника Александру II в московском Кремле. Мани­фестация, в которой участвовало до 50 тысяч человек, проходила в образцовом порядке: «При пении гимна... рабочие проходили нога в ногу мимо великого князя и его свиты, в составе которой был не ме­нее знаменитый, чем Зубатов, в полицейском мире П.И. Рачковский, заведовавший политической агентурой за границей».

Тогдашний министр внутренних дел Д. С. Сипягии отнесся к нова­циям Зубатова настороженно и газетную рекламу его начинаний прек­ратил. Начальник главного управления по делам печати Н.В. Шаховс­ кой разослал циркуляр, запрещавший пропагандировать манифеста­цию в качестве события «как бы указывающего на официальное признание существования у нас особенного класса рабочих». Однако в апреле 1902 г. Сипягин был убит террористами, а занявший, наконец, пост министра внутренних дел Плеве, посетив Москву, одобрил зубатовский опыт, который решено было распространять и за предела­ми московского промышленного района. Агент Департамента полиции Мария Вильбушевич, участвовавшая в создании Еврейской независи­мой рабочей партии, была командирована в Вильно «для постановки соответственного рабочего движения».

Заручившись поддержкой министра, Зубатов повел дело более энергично. 26 июля 1902 г. он устроил в знаменитом московском трактире Тестова встречу с фабрикантами, на которой убеждал их, что «торгово- промышленное сословие может найти искреннее сочув­ствие и защиту своих законных прав только в охранном отделении». Промышленники, которых зубатовские организации принуждали к выполнению требований рабочих, хотя и «справедливых» по мнению полиции, но не всегда законных, восстали. Председатель московского биржевого комитета Ю.П. Гужон представил министру финансов жа­лобу на действия Зубатова от лица всей московской торгово-промыш­ленной корпорации.

В конце 1902 г. Зубатов был удален из Москвы, но не понижен, а повышен, сделавшись чиновником особых поручений при министре. А вскоре и вовсе был вознесен на самый верх полицейской пирамиды в результате интриги, возможной только в императорской России пе­риода упадка. Начальник заграничной агентуры Департамента поли­ции П.И. Рачковский представил по начальству собранные им мате­риалы, неопровержимо доказывающие, что пользующийся особым доверием и почитаемый за провидца в семье государя «доктор Филипп из Лиона» — шарлатан и мошенник, разыскиваемый французскими властями. Усердие не по разуму было сурово наказано. Рачковского с треском выгнали со службы, его место занял Ратаев, а во главе Осо­бого отдела Департамента полиции был поставлен находившийся в контрах с Рачковским Зубатов. Зубатов принялся повсеместно на­саждать московский опыт полицейского «попечения» о рабочих. Осо­бенно большого влияния зубатовские рабочие организации достигли в Минске, Киеве, Николаеве, Харькове и Одессе. Плеве с удовлетворе­нием сообщил Витте, что отныне «полицейское спокойствие государ­ства в руках Зубатова, на которого можно положиться».

Витте зубатовщину считал опасной, он был убежден, что эта аван­тюра приведет к «возникновению крупных недоразумений на фабри­ках и заводах». Витте оказался прав. Летом 1903 г. зубатовским организащшм, начавшим стачку в Одессе, не удалось удержать движе­ние в рамках экономических требований. Руководство стачкой пе­решло к социал-демократам, а одесская забастовка вылилась в волну стачек, парализовавших промышленность всего юга России.

Плеве распорядился о закрытии Еврейской независимой рабочей партии, а ее создателя Зубатова, затеявшего к тому же интриговать против министра, отправил в отставку. Однако от самой идеи поли­ цейской опеки над рабочими Плеве не отказался. Только вместо бес­корыстного Зубатова, искренне предполагавшего отстаивать интере­сы рабочих, главным проводником политики «полицейского социа­ лизма» был поставлен священник Георгий Гапон, не брезговавший брать деньги и от Зубатова за сведения о рабочем движении, и от Пле­ве за сведения о зубатовских организациях, и от доверенного лица японского посла в Париже на покупку транспорта с оружием для рус­ских революционеров. Синод православной церкви даже отстранил было Гапона от обязанностей за «моральную греховность», но Плеве был нужен именно такой подручный. Рабочие кружки, заводимые по почину Гапона, радикально отличались от зубатовских, они не пыта­лись выступать посредниками между рабочими и нанимателями и не поддерживали стачечников, а преследовали цели исключительно бла­готворительно-просветительские, как и созданное в августе 1903 года на их основе и на деньги Департамента полиции объединение — «Соб­рание русских фабрично- заводских рабочих Санкт-Петербурга».

Около этого времени Плеве одержал над Витте еще одну победу: 30 мая 1903 года фабричная инспекция, оставаясь формально в веде­нии Минфина, была фактически подчинена МВД. Губернаторы полу­чили право требовать отчеты и отменять решения фабричных инспек­торов. Витте твердил, что связь с полицией лишает инспекцию «нрав­ственного авторитета в глазах рабочих» и делает ее органом «совершенно беспомощным для дела». Плеве продолжал настаивать на полной передаче фабричной инспекции в МВД, где был создан специ­альный Департамент труда.

«Инородцы» и «окраины»

Вопрос о конституции — реформе государственного устройства — к концу века оказался тесно связан с проблемой гражданского равенства, уже не в социальном плане, как во времена декабристов, а в плане национальном. На приеме в Зимнем дворце 1 января 1902 г. Витте доказывал военному министру А.Н. Куропаткину неизбеж­ность «для земства стать силою, ограничивающей самодержавие». Куропаткин тревожился: если «дадут конституцию и представительное собрание, то депутаты с окраин... дружно соединившись, отвоюют се­бе права, которые приведут Россию к штатам, к государству, состоя­щему из конгломерата народностей, но не к великой русской держа­ве...». Окраины и «инородцев» следовало по этой логике держать в черном теле. «Давление, которое мы оказываем на окраины, — возра­зил Витте, — приведет нас скорее к революции, чем если бы мы дали окраинам относительную свободу».

Он вообще был убежден, что «вся ошибка нашей многодесятилет­ней политики — это то, что мы до сих пор не осознали, что со времен Петра Великого и Екатерины Великой нет России, а есть Российская Империя. Когда около 35% населения — инородцы, а русские разде­ляются на великороссов, малороссов и белороссов, то невозможно в XIX и XX вв. вести политику, игнорируя этот исторически капиталь­ной важности факт, игнорируя национальные свойства других наци­ональностей, вошедших в Российскую империю, — их религию, их язык и проч. Девиз такой империи не может быть: 'Обращу всех в ис­тинно русских'. Этот идеал не может создать общего идеала всех под­данных русского императора, не может сплотить все население, соз­дать одну политическую душу».

В силу этого Витте решительно выступал против всех ограничитель­ных мер в отношении «инородцев», а в своей вотчине — экономической политике — действовал вразрез с общими национально-ограничитель­ ными мерами. Свою позицию Витте не скрывал и однажды даже впол­не откровенно высказал ее Александру III, в результате чего приобрел репутацию «друга евреев». На вопрос государя: «Правда ли, что вы сто­ите за евреев?» Витте в свою очередь спросил царя, «может ли он пото­пить всех русских евреев в Черном море». «Если может, — продолжал Витте, — то я понимаю такое решение вопроса, если же не может, то единственное решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить, а это возможно лишь при постепенном уничтожении специальных законов, созданных для евреев, так как в конце концов не существует другого решения еврейского вопроса, как предоставление евреям равноправия с другими подданными государя».

Вячеслав Константинович фон Плеве, будучи «истинно русским» человеком, в национальном вопросе придерживался жесткой линии. В 1899 г. он был назначен статс-секретарем по делам Финляндии и проводил там русификаторскую политику с таким усердием, что мир­ные финны массой двинулись в эмиграцию, а наиболее горячие взя­лись и за оружие.

В 1903 г. благодаря решительной поддержке Плеве был принят указ, давно лоббируемый главнокомандующим на Кавказе Г.С. Голи­цыным, о конфискации всего движимого и недвижимого имущества армянской церкви. Голицын рассчитывал таким образом лишить средств революционных пропагандистов. Проводить указ в жизнь пришлось с помощью войск, причем в нескольких местах, в том