смотрело на «рабочий вопрос» исключительно с полицейской точ­ки зрения, видя главную задачу правительства в недопущении рабо­чих «беспорядков». В целях охранения «общественного спокойствия», по мнению министерства, не следовало допускать самостоятельной борьбы рабочих (в частности, и экономических стачек). Улучшение условий труда рабочих должно было быть делом государственного «по­ печения», правительство должно было подталкивать в этом направле­нии предпринимателей, одновременно гарантируя их от неприятнос­тей прямого столкновения с фабричными.

Министерство финансов, по крайней мере со второй половины 1890-х гг., отстаивало иную стратегию разрешения рабочего вопроса. Оно считало главной задачей правительства установление законода­тельных рамок, в которых взаимоотношения фабрикантов и рабочих должны определяться прямым соглашением их друг с другом в зависи­мости от хозяйственного состояния предприятий и конъюнктуры на рынке труда, чего государственная бюрократия не могла учесть. Вит­те склонялся даже к разрешению экономических забастовок, если они не нарушали «общественного порядка», и считал допустимым созда­ние организаций взаимопомощи рабочих, а всякое вмешательство ад­министративных властей, и в особенности полиции, в эти отношения признавал крайне опасным, поскольку такое вмешательство могло затруднить условия предпринимательской деятельности, поставив предприятия в неравное положение, и отпугнуть иностранный капи­тал.

Главным объектом борьбы между двумя министерствами стала фабричная инспекция, созданная в 1882 г. для надзора за соблюдени­ем фабричного законодательства. Первый фабричный закон, приня­тый по инициативе либерального министра финансов Н.Х. Бунге 1 июня 1882 г., запрещал труд малолетних и ограничивал 8 часами рабочий день для подростков. 3 июня 1886 г. был принят новый За­кон «О надзоре за заведениями фабричной промышленности и взаи­моотношениях фабрикантов и рабочих», регулировавший отношения между нанимателями и работниками в более широких пределах. За­кон устанавливал правила найма и увольнения рабочих, условия оп­латы труда и наложения штрафов, запрещал натуральную форму рас­четов. Одновременно Закон предусматривал суровые карательные меры за участие в стачках и подстрекательство к ним.

Закон был первым шагом в реализации либеральной программы Бунге, который полагал, что с проникновением социалистических идей в рабочую среду можно успешно бороться только путем «уста­ новления более тесной связи между интересами рабочих и фабрикан­тов», причем наилучшим способом такого согласования Бунге считал участие рабочих в прибылях предпринимателей. Фабричная инспек­ция и должна была способствовать постепенному установлению такой «тесной связи».

Министерство внутренних дел, напротив, полагало, что фабрич­ная инспекция должна играть роль «специального полицейского уч­реждения, обязанного принимать меры к охранению порядка и спо­койствия на фабриках и, таким образом, делать распоряжения в тон отрасли управления, которая составляет предмет губернской админи­страции». Министр внутренних дел потребовал передачи фабричной инспекции в его ведомство и укрепления ее полицеиско-карательных функций. Сменивший Бунге на посту министра финансов консерва­тор И. А. Вышнеградский обещал передать инспекцию в Министер­ство внутренних дел, чтобы из инспекторов «сделали становых прис­тавов». Однако передача не состоялась, поскольку сами промышлен­ ники опасались, что в ведении МВД инспекция будет еще более придирчивым институтом.

Сменивший Вышнеградского Витте рассматривал инспекцию в качестве института социального партнерства, который служил бы посредником при достижении практических соглашений между нани­ мателями и работниками. В марте 1894 г. на фабричную инспекцию было возложено наблюдение и за техническим состоянием предприя­тий, вследствие чего состав ее был значительно расширен. 11 июля г. Министерство финансов издало специальный «Наказ чинам фабричной инспекции», в соответствии с которым на них возлагалось «устранение всяких поводов к недоразумениям между фабрикантами и рабочими», «Фабричным инспекторам, — говорилось в «Наказе», — должны быть в одинаковой мере близки интересы как фабрикантов, так и рабочих, ибо только в объединении этих интересов и в законо­сообразном понимании их заключается залог правильного хода фаб­рично-заводского дела». Чинам инспекции предлагалось действовать «разумно, последовательно, без нарушения справедливых интересов промышленности».

В этот начальный период управления министерством Витте еще тешился иллюзиями относительно характера взаимоотношений ра­ботников и нанимателей в России. В циркуляре, изданном в декабре г. он объяснял происхождение стачек происками злонамерен­ных лиц, стремившихся «искусственно создать» в России «ту печаль­ную рознь, которая возникла между фабрикантами и рабочими на За­паде» во имя «отвлеченных или заведомо ложных идей», «совершенно чуждых народному духу и складу русской жизни». «В нашей промыш­ленности, — писал Витте, — преобладает патриархальный склад отно­шений между хозяином и рабочим. Эта патриархальность во многих случаях выражается в заботливости фабрикантов о нуждах рабочих и служащих на его фабрике, в попечениях о сохранении лада и согла­сия, в простоте и справедливости во взаимных отношениях. Когда в основе таких отношений лежит закон нравственный и христианские чувства, тогда не приходится прибегать к применению писанного за­кона и принуждения».

Мощные рабочие стачки 1895—1896 гг. развеяли эти мечтания, «рабочий вопрос» приобрел невиданную остроту. Правительство пош­ло на ограничение рабочего дня в порядке общего законодательства. Законом 2 июня 1897 г. устанавливалась верхняя граница рабочего дня — 11,5 часов, а в предпраздничные и субботние дни — 10 часов. Средний рабочий день во всей фабрично-заводской промышленности

России на рубеже XX века составлял 11—11,4 часа и был несколько продолжительнее, чем в более развитых промышленных странах (в Англии, США, Дании и Норвегии он равнялся 9 часам, во Франции, Германии и Швеции — 10), что было вызвано необходимостью под­держивать конкурентоспособность отечественных производителей. Закон 2 июня 1897 г. не распространялся на предприятия, имевшие менее 20 рабочих. Тем самым значительная часть российской про­мышленности была вовсе изъята из сферы надзора фабричной инс­пекции, здесь распоряжалась полиция.

12 августа 1897 г. Министерство внутренних дел издало цирку­ляр о борьбе со стачками, которым «рабочие беспорядки» приравни­вались к «делам политического характера», расследование которых должно было вестись на основании «положения о государственной ох­ране». Полиции предписывалось «выяснять причины рабочих волне­ний и устранять по возможности поводы к неудовольствиям в тех слу­чаях, когда рабочие имеют основания жаловаться на притеснения или несправедливость фабрикантов и фабричной администрации». Руко­водствуясь этими указаниями, охранные отделения перешли к осуще­ствлению надзора за рабочими, совершенно игнорируя фабричную инспекцию.

Витте категорически высказывался против «введения полиции на фабрику». 12 марта 1898 г. Министерство финансов предписало чи­нам фабричной инспекции «никоим образом не передавать» своих обязанностей полиции. Между Министерством финансов и Министе­рством внутренних дел возник открытый конфликт, принявший осо­бенно острые формы в Москве, где усилиями обер-полицмейстера Д.Ф. Тренева «дело постоянного надзора за взаимными отношениями и порядком на фабриках и заводах, — по выражению прокурора мос­ковского окружного суда А.А. Макарова, — 'уплыло' из рук фабрич­ной инспекции и перешло в руки полиции». Рабочие, недовольные ре­шением фабричного инспектора, могли подавать жалобы на имя обер-полицмейстера или обращаться в охранное отделение.

Инициатором московских новшеств был Сергей Владимирович Зубатов. В юности он сам участвовал в социалистических кружках и да­же в 1882 г. был исключен из гимназии за политическую неблагона­ дежность, но быстро стал на праведный путь, пошел на службу в поли­цию и к 1896 г. дослужился до начальника Московского охранного отделения. Зубатову удалось убедить московского градоначальника Д.Ф. Тренева и генерал-губернатора великого князя Сергея Александ­ровича, что «одни репрессивные меры» эффективны только «пока ре­волюционер проповедует чистый социализм», но «когда он начинает эксплуатировать в свою пользу мелкие недочеты существующего за­конного порядка, одних репрессивных мер мало, а надлежит не медля вырвать из-под его самую почву». Полиция должна была «идти в на­род»: «Где пристраивается революционер, — писал Зубатов, — там должна быть и государственная полиция».

В сентябре 1900 г. в новой докладной записке великому князю Зубатов сформулировал программу более конкретно. Следовало обезо­руживать «массы путем своевременного и неустанного правитель­ственного улучшения их положения на почве мелких нужд и требова­ний (большего масса никогда сама по себе и за раз не просит). Но обязательно это должно делаться самим правительством и притом не­устанно, без задержки». Опекать и организовывать рабочих, помогая добиваться уступок у фабрикантов, должна была