Мнение большинства выразил Н.М. Карамзин, используя аргумен­ты из теорий «века Просвещения». В статье 1802 г. «Приятные виды, надежды и желания нашего времени» он писал: «Чужестранные писа­тели, которые непрестанно кричат, что земледельцы у нас несчастли­вы, удивились бы, если бы могли видеть их возрастающую промыш­ленность и богатства многих так называемых «рабов»,.. Просвещение истребляет «злоупотребления» господской власти, которая по нашим законам не есть тиранская и неограниченная. Российский дворянин дает 1гужную землю крестьянам своим, бывает их защитником в граж­данском отношении, помощником в бедствиях случая и натуры — вот его обязанность! За это требует от них половины рабочих недель — его право!» Основная масса провинциального дворянства считала так и в середине XIX в.

Шаги к катастрофе

Вначале на Николая возлагались в обществе большие надежды. Лучшие умы России, и Пушкин в том числе, сравнивали его с Пет­ром. «Ничтожности... замыслов и средств» декабристов Пушкин противопоставлял просвещение нации, прогресс, осуществляемые «сверху», утверждал идею созидательной роли императорской влас­ти в России и ее программу: «Правительство действует или намере­но действовать в смысле европейского Просвещения. Ограждение дворянства, подавление чиновничества, новые права мещан и кре­постных — вот великие предметы», — писал он в 1830 г. По мысли поэта, «просвещенная свобода» включала сотрудничество с прави­тельством и личную инициативу дворянства в создании гражданско­го общества. Его условиями должны были стать «семейственная неп­рикосновенность» и «гласность», благодаря которым «образуется и уважение к личной чести гражданина, и возрастает могущество об­щего мнения, на котором в просвещенном народе основана чистота его нравов».

Так предполагалось совместить ценности западного Просвещения и либерализма с отечественной политической реальностью. Получи­лось иначе. Николай был достаточно осторожен и умен, чтобы игнори­ ровать проявившееся в 1825 г. общественное движение или не заме­чать недостатков в работе государственной машины. Он даже приказал составить резюме допросов своих «друзей 14 декабря» с критикой существовавших порядков, так называемый «Свод показаний членов злоумышленного общества о внутреннем состоянии государства»; час­то просматривал его и находил «много дельного». Эти материалы даны были в наставление комитету, учрежденному 6 декабря 1826 г., чтобы он мог «извлечь из сих сведений возможную пользу при трудах своих», суть которых царь видел в том, чтобы выяснить, «что ныне хорошо, че­го оставить нельзя и чем заменить».

Так, Сенат предполагалось разделить на Сенат судебный и Сенат правительствующий; предлагались меры по усилению контроля за де­ятельностью местных органов, по ограждению дворянского сословия «от неприятного ему и вредного государству прилива разночинцев». Помимо «Комитета 6 декабря», была создана «Собственная Его Импе­раторского Величества Канцелярия». Ее Николай превратил в особый высший орган власти, стоявший над всем государственным аппара­том и позволявший монарху контролировать его и вмешиваться в ре­шение любых дел.

Первое отделение канцелярии стало всероссийским «отделом кад­ров»: здесь были сосредоточены дела по определению на службу, про­изводству в чины, перемещению и увольнению всех чиновников им­перии. Сам Николай заявлял: «Я желаю знать всех моих чиновников, как я знаю всех офицеров моей армии».

Второму отделению была поручена задача систематизации зако­нов, впервые после Соборного уложения 1649 г. успешно завершен­ная. В результате появились «Полное собрание законов Российской империи» и включавший только действовавшие нормы «Свод зако­нов» (1833), использовавшиеся с изменениями и дополнениями до 1917г. Новый свод должен был юридически закрепить основы госу­ дарственного и общественного строя России. Появился и первый в России уголовный кодекс — «Уложение о наказаниях уголовных».

Третье, наиболее известное, отделение представляло собой поли­тическую полицию со своим исполнительным аппаратом — Отдель­ным корпусом жандармов (200 офицеров и 5000 рядовых), части ко­ торого были размещены по жандармским округам. В сферу ведения «высшей полиции» входил широкий круг вопросов — от контрразвед­ки до театральной цензуры и должностных преступлений чиновни­ков. По замыслу создателей, Третье отделение должно было стать не тайным обществом шпионов, а официальным и «всеми уважаемым» органом верховной власти и надзора. Поэтому на службу туда пригла­шали и бывшего декабриста генерала М.Ф. Орлова, и самого Пушки­на. Еще одной задачей ведомства был сбор информации о положении в стране, настроениях различных классов и групп населения.

Четвертое отделение ведало женскими учебными заведениями и системой социального обеспечения — воспитательными домами, боль­ницами, инвалидными и странноприимными домами. Ему же подчинялись кредитные учреждения (Ссудные и Сохранные казны), выдававшие займы помещикам под залог их имений.

Пятое отделение проводило реформу управления государственны­ми крестьянами, а шестое занималось созданием системы управления на самой беспокойной окраине — Кавказе.

Стиль царствования задавал император. В первом часу дня, нев­зирая на погоду, он отправлялся, если не было назначено военного учения, смотра или парада, инспектировать учебные заведения, ка­зармы и прочие «присутственные места». Во время таких визитов царь вникал во все подробности и никогда не покидал учреждения без замечаний, а то и грозных разносов нерадивым чиновникам. Он пола­гал, что в России чиновников «более чем требуется для успеха служ­бы», и «весьма многие [из них] остаются праздными, считаясь для од­ной формы на службе, шатаясь по гуляньям и в публичных местах от праздности...».

Внезапно появившийся из-за угла царь мог «подловить» небрежно несущего караульную службу часового, а то и лично пресечь наруше­ние порядка. «Соскочить немедленно из саней; вбежать самому в ка­бак, вытолкать оттуда, соственноручно, провинившихся; по возвраще­нии во дворец послать за кн. Меншиковым и военным генерал-губер­натором — все это было для государя делом минутной решимости», — восхищался барон Корф поимкой Николаем двух загулявших матро­сов, которые безуспешно пытались скрыться от бдительного царского глаза в питейном заведении.

Николай искренне боролся со злоупотреблениями. Но, похоже, не представлял себе, что это можно делать иначе, чем усилением началь­ственного контроля; что возможно устройство общества без повсед­ невной и всепроникающей государственной опеки. Царь верил в то, что можно раз и навсегда навести идеальный порядок — но только пу­тем назначения строгих начальников, создания новых министерств и ведомств, секретных комитетов.

Образцом идеально устроенного общества для него являлась ар­мия: «Здесь порядок, строгая безусловная законность (царь имел в виду параграфы воинского устава. — Авт.), никакого всезнайства и противоречия, все вытекает одно из другого». Поэтому при Николае I половина министров, членов Государственного совета и губернаторов были генералами, даже обер-прокурором Синода был назначен гусар­ский полковник. Целые отрасли управления получили военное уст­ройство: горное и лесное ведомства, сеть путей сообщений. В каждом губернском городе был расположен батальон Корпуса внутренней стражи для охраны тюрем, арестантов и водворения «тишины и спо­койствия». Одновременно Николай стремился сохранить дворянский характер высшей гражданской бюрократии и офицерского корпуса, поэтому в 1845 г. право на получение потомственного дворянства ста­ло даваться только с VI класса Табели о рангах (чина полковника). Был запрещен прием на государственную службу лиц из податных сословий.

Кроме того, Николай оставлял за собой право на решение любого дела и тратил время на то, чтобы вникать в мелочи повседневности, вплоть до покроя платьев придворных дам. Регламентировался пов­ седневный быт: запрещалось курить на улицах, высочайше предписы­вались прически для служащих и офицеров и маскарадные костюмы. Даже для чинов полиции была разработана особая инструкция с пе­ речнем состояния задержанных гуляк: «бесчувственный, растерзан­ный и дикий, буйно пьяный, просто пьяный, веселый, почти трезвый, жаждущий опохмелиться...». Светская и духовная цензура искореня­ла любые проявления вольномыслия; в газетах и журналах той поры не упоминалась, вероятно, половина известных нам по всем учебни­кам событий той поры: голодные годы, массовые эпидемии холеры (от нее только в 1848 г. умерло 668 тыс. человек), восстания в Рос­сии и революции в странах Европы. Борьба с вольномыслием логично завершилась циркуляром министра внутренних дел 1854 г., категори­чески запретившим печатные «похвалы и одобрения действиям и на­мерениям его императорского величества», чтобы никто не подумал о самой возможности неодобрения.