Земли общественные (волостные) предназначаются для «достав­ления необходимого всем гражданам без изъятия»; они не могут про­даваться или закладываться. Каждый россиянин имеет право полу­чить в своей волости участок земли, достаточный для пропитания од­ной семьи (муж с женой и тремя детьми). Земли частные свободно продаются и покупаются; они «будут служить к доставлению изоби­лия». Цель всего этого необычного аграрного проекта — обеспечить каждому россиянину прожиточный минимум, защищающий его от нищеты и от произвола «аристокрации богатств».

Этот аграрный проект Пестеля вызывал неоднозначную реакцию у его сторонников, особенно у тех, кто владел крупными земельными угодьями. Неоднозначны в его оценке и историки. Александр Герцен считал, что руководитель Южного общества был «социалистом преж­де, чем появился социализм»; немало позднейших историков эту точ­ку зрения разделяют. Другие усматривают в этом проекте отражение общинной традиции землепользования: часть земель используется коллективно, часть — индивидуально. Наконец, третьи справедливо указывают на общность этих глав «Русской правды» с системой зем­ левладения в древнем Риме. Очевидно, что главным для Пестеля был понимаемый в широком смысле слова принцип справедливости, социалыюй правды, устраняющий потенциальные конфликты и проти­воречия, цементирующий общество и способствующий желанному «единородству, единообразию и единомыслию».

Одним из первых отечественных мыслителей Пестель отразил в тео­рии новые общественные противоречия, складывающиеся в развитых странах Европы. «Отличительная черта нынешнего столетия ознамено­вывается явною борьбою между народами и феодальною аристокрацией, во время коей начинает возникать аристокрация богатств, гораздо вреднейшая аристокрации феодальной». Возникновение в России «аристокрации богатств» неизбежно, поскольку в гражданском обществе бу­дут обеспечены собственность, свобода предпринимательства, частная инициатива и конкуренция. Именно поэтому, считал Пестель, следует принять особые меры против всевластия богатых и обнищания масс. Пестель выступал против имущественного ценза: «Богатые всегда будут существовать, и это очень хорошо, но не надобно присоединять к богат­ству еще другие политические права и преимущества». По «Русской правде» все русские, достигшие 20 лет, имеют всю полноту гражданских и политических прав, в том числе и избирательных. Голосовать могли граждане любого достатка, грамотные и неграмотные (кроме женщин).

Пестель был сторонником республики. По его проекту верховную законодательную власть в России будет осуществлять Народное вече, избираемое на пять лет (каждый год обновляется 1/5 его часть). За­коны «обнародуются и на суждение всей России предлагаются». Вер­ховная исполнительная власть поручается Державной Думе, состоя­щей из пяти человек, выбранных народом (затем — один ежегодно из­бирается Народным вече из кандидатов, предложенных губерниями). В подчинении Державной Думы состоят все министерства (прика­зы). Для того, чтобы эти власти не выходили из своих пределов, уч­реждается судебная власть, которая поручается Верховному Собору (120 «бояр», пожизненно назначаемых Народным вече из кандидатов от губерний). Верховный Собор проверяет законность всех мер, при­нимаемых государственными учреждениями.

В отличие от Муравьева, Пестель — сторонник единого русского централизованного государства. Федерацию он отвергал как возрож­дение «удельной системы». Особенно пагубной и вредной он считал федерацию в России, где много «племен», языков и вер. В будущей России, полагал Пестель, все они обрусеют: «Все различные племена, составляющие Российское государство, признаются русскими и, елагая различные свои названия, составляют один народ русский». Иск­лючение составит Польша — Пестель был сторонником ее отделения от России (включая и присоединенные при Екатерине II западнорус­ские земли), но при условии, что в Польше события будут развивать­ся по сходному с Россией сценарию (революция, уничтожение сослов­ного строя и угнетения крестьян, установление республики, проведе­ние либеральных реформ).

Для тех же народов, которых трудно было интегрировать в «еди­ное и неделимое» российское государство, Пестель предусматривал переселение. Таковы были его планы в отношении горцев Кавказа и евреев. Кавказские народы предполагалось разделить на «мирных» и «буйных» — «первых оставить на их жилищах, дать им российское правление и устройство», а вторых «силою переселить во внутрен­ность России, раздробив их малыми количествами по всем русским волостям», а на отнятых у них землях «завести русские селения, .. .да­бы сим способом изгладить на Кавказе даже все признаки прежних (то есть теперешних) его обитателей и обратить сей край в спокойную и благоустроенную область русскую».

Еще грандиознее было предполагаемое Пестелем решение еврейско­го вопроса. Отмечая, что «евреи составляют в государстве, так сказать, свое особенное, совсем отдельное государство», Пестель обдумывал план выселения евреев из пределов России. По его расчетам, «ежели все рус­ские и польские евреи соберутся на одно место, то их будет свыше двух миллионов. Таковому числу людей, ищущих отечество, не трудно будет преодолеть все препоны, какия турки могут им противупоставить и, пройдя всю европейскую Турцию, перейти в азиятскую и там, заняв достаточныя места и земли, устроить отдельное еврейское государство».

Судя по всему, это еврейское государство должно было быть созда­но в Палестине. Единственный прецедент, на который здесь мог сос­латься Пестель — это исход евреев из Египта. Видимо понимая, что для воплощения этого проекта нужна личность масштаба пророка Моисея, Пестель сделал оговорку: «Но так как сие исполинское предприятие требует особенных обстоятельств и иетишю-гениялыюй предприимчивости, то и не может быть оно поставлено в непремен­ную обязанность Временному верховному правлению и здесь упоми­нается только для того, об нем чтобы намеку представить на все то, что можно бы было сделать». Кажется, намек автора «Русской прав­ды» был услышан как русскими самодержцами, так и еврейскими сионистами, только вот итоги в первом случае оказались печальными, а во втором — позитивными.

Для осуществления «Русской правды» предполагалось установле­ние Временного верховного правления. Сам Пестель предусмотри­тельно не оговаривал время его деятельности, но по показаниям дру­гих декабристов на следствии можно утверждать, что планировался срок в 10—15 лет. Временное правительство из пяти директоров при опоре на тайные общества и воинские части должно провести разме­жевание общественных (волостных) и частных земель, предупредить и подавить возможные волнения и беспорядки. Эта часть пестелевского плана — фактически введение военной диктатуры на переходный период — вызывала, пожалуй, самые резкие возражения и упреки в якобинстве как у современников, так и у историков. Однако для авто­ра эта мера была скорее строго практической и направленной на пре­дотвращение гражданской войны.

Историки давно спорят о степени утопичности двух декабристских конституционных проектов, об их большей или меньшей укорененнос­ти в российской действительности и традиции. На сегодняшний день очевидно, что основанный на европейских идеях цензового избиратель­ного права, конституционной монархии и федерализма муравьевский проект как раз именно в силу этих обстоятельств имел весьма туманные перспективы. Напротив, «Русская правда» с ее идеей традиционной для России сильной государственной власти и уравнительной демократии лучше вписывалась в российскую практику. Когда спустя тридцать шесть лет после восстания декабристов монархия решилась на отмену крепостного права, то реформа оказалась ближе к пестелевскому пла­ну (хотя крестьянам досталось гораздо меньше земли и за выкуп).

Не случайно в исторической перспективе (на сегодняшний день почти 180-летней) многие пестелевские идеи, начиная от создания всепроникающей тайной полиции и кончая революционной диктату­рой, получили практическое воплощение. Предложенные же Муравь­евым меры, по гамбургскому счету, до сих пор остаются для нас «в да­ли туманной, недосягаемой» — там же, где и подлинное «политическое преобразование отечества».

Помимо проектов Пестеля и Муравьева, до нас дошли сочинения и других, более умеренных заговорщиков — например, Федора Глин­ки, Николая Тургенева, Михаила Фонвизина. В последнее время, в значительной степени под влиянием историографической усталости от «трех этапов русского революционного движения» и усиления инте­реса к истории русского либерализма, почти все декабристское дви­жение, за исключением лишь «тоталитарного» Пестеля, стали тракто­вать как либеральное.

Действительно, в заговоре были очень разные по своим взглядам и стремлениям люди. Николай Тургенев, Михаил Фонвизин, Федор Глинка были бесспорными либералами, всегда ставившими под сом­ нение революционные идеи и методы захвата власти. Особенно пока­зательна фигура первого. Сын