экономического общества... и только что вышед­шая в Петербурге из печати. Я и поныне не могу еще довольно надивиться тому, как могла она так скоро прислана быть в Москву... Не прежде как в самом сем году (т. е. в 1766) была она напечатана, а года сего не окончился еще и первый месяц, как я купил ее, и мы не только об ней, но и о учреждении са­мого экономического общества не имели еще ни малейшего слуха, знания и понятия. ...Как о экономических обществах в иных землях имел я уже довольное понятие, то, увидев из книжки сей, что и у нас такое ж учредилось, да еще и имени­тое и взятое самою императрицею в особое покровитель­ство, вспрыгнулся я почти от радости и с превеликой жад­ностью и вниманием начал читать все в ней напечатанное: и удовольствие мое усугубилось еще больше, когда увидел я, что и у нас по примеру иностранных, приглашались к сооб­щению обществу экономических своих замечаний все живу­щие в деревнях дворяне, равно как и другие всякого звания лю­ди, и что для проложения им к тому удобнейшего пути при­ложено было при конце сей книжки и 65 вопросов такого существа и о таких материях, о которых не мудрено и не трудно было всякому ответствовать, буде кто сколько-ни­будь о деревенской жизни и сельской экономии имел понятие, и сколько-нибудь умел писать и владеть пером. Самое сие и побуждало меня прилепляться к сему предложению в особен­ности», — вспоминал в своих записках знаменитый писа­ тель, агроном и селекционер А. Т. Болотов, сочинения кото­рого трижды получали награды ВЭО.

Екатерина оказывала обществу всяческую, в том числе и матери­альную, поддержку. Еще в конце 1765 г. она анонимно обратилась в ВЭО с вопросом, что полезнее для земледелия, когда земля находится в единоличном или в общем родовом владении, т. е. ставила вопрос об общине, который будет столь бурно обсуждаться в XIX и начале XX в. (от декабристских кружков до Государственной думы). Несмотря на то, что аноним явно склонялся в своем вопросе в пользу первого, отве­та не последовало. Тогда в 1766 г. ВЭО по инициативе Екатерины (опять анонимной, с приложением большой суммы для публикации ответов, наград и т. д.) объявило конкурс на лучшее решение пробле­мы: «Что полезнее для общества — чтоб крестьянин имел в собствен­ности землю или токмо движимое имение и сколь далеко его права на то или другое имение простираться должны?» На конкурс пришло бо­лее 160 работ в основном французских и немецких авторов, среди ко­торых были Вольтер и Мармонтель. Русских работ было всего семь.

Большинство авторов писали о неминуемом упадке общества, ос­нованного на рабстве, об угрозе выступлений народа, доведенного до отчаяния, о паразитизме дворянства. Первую премию получило сочи­ нение француза Беарде де Л'Абея, считавшего, что «могущество госу­дарства основано на свободе и благосостоянии крестьян, но наделение их землей должно последовать за освобождением от крепостного пра­ва». Он рекомендовал не спешить ни с тем, ни с другим и заниматься подготовкой крестьян к восприятию свободы. Интересно, что даже получившее первую премию сочинение было опубликовано только в 1768 г. после длительной дискуссии и вопреки мнению большинства (императрица присоединилась к меньшинству и «протолкнула» реше­ние; так впоследствии поступит и ее правнук, «проталкивая» отмену крепостного права).

Русские проекты были сильны в критике и умеренны в предложе­ниях. Переводчик и правовед А.Я. Поленов, учившийся в Страсбургском и Геттингенском университетах и получивший вторую премию, писал: «Я не нахожу беднейших людей, как наших крестьян, которые, не имея ни малейшей от законов защиты... претерпевают беспрестан­ные наглости, истязания и насильства, отчего неотменно должны они опуститься и прийти в сие преисполненное бедствий как для их самих, так и для всего общества состояние, в котором мы их... видим». Он предложил ограничить барщину одним днем в неделю, создать в дерев­нях суды, школы, больницы, дать крестьянину право собственности на движимое имущество и наследственного владения — на недвижимое. Однако вначале «следует приготовить народ наперед через воспита­ние» и вообще начинать с дворцовых и государственных крестьян, а уж потом постепенно распространять эти меры на крепостных.

Представлены были и другие точки зрения. К примеру, замеча­тельный русский поэт и драматург А.П. Сумароков, женатый вторым браком на своей бывшей крепостной, рассуждал так: «Потребна ли ра­ди общего благоденствия крепостным людям свобода? На это я скажу: потребна ли канарейке, забавляющей меня, вольность, или потребна клетка, — и потребна ли стерегущей мой дом собаке цепь. — Канарей­ке лучше без клетки, а собаке без цепи. Однако одна улетит, а другая будет грызть людей... Что же дворянин будет тогда, когда мужики и земля будут не его: а ему что останется? ...Свобода крестьянская не токмо обществу вредна, но и пагубна...» Надо сказать, что сравнение крепостного с канарейкой или собакой звучало чересчур откровенно цинично даже для того времени. Спустя несколько лет Н.И. Новиков в своих сатирических журналах ответит таким дворянам, выписав «ре­цепт г. Безрассуду, болеющему мнением, что крестьяне не суть человеки, но крепостные его рабы». Безрассуд должен «всякий день по два раза рассматривать кости господские и крестьянские, покуда не найдет он различие». Однако, как показали впоследствии дебаты в Уложенной комиссии, по-сумароковски рассуждало большинство дворян.

«Наказ» и Уложенная комиссия

Опыт конкурса был использован Екатериной при подготовке самого крупномасштабного мероприятия первого десятилетия ее царствова­ния — Уложенной комиссии. По мысли императрицы, комиссия долж­на была дать обществу новые, совершенные законы. Вопрос о новом своде законов взамен устаревшего Соборного уложения царя Алексея Михайловича (1649) был крайне актуальным для русского прави­ тельства, начиная с Петра I. Уложенные комиссии, работавшие при нем, при императрицах Анне и Елизавете, собрали много материала, а последняя подготовила и ряд важных проектов, но все детища бю­ рократического усмотрения оказывались нежизнеспособны. Екатери­на решила пойти другим путем.

Она задумала дать России новый законодательный кодекс, осно­ванный на идеях и принципах эпохи Просвещения, с которыми была хорошо знакома в их умеренном варианте (Вольтер как писатель, а Монтескье как мыслитель сопровождали ее всю жизнь). Императри­ца решила сама определить главные отвлеченные начала, на которых следовало строить новые законы, а выяснить нужды и желания обще­ства она предполагала с помощью новой, всесословной Уложенной ко­миссии. Почти два года она упорно работала над своим «Наказом» бу­дущему законодательному собранию, обильно используя классичес­кий философско-политологический трактат Монтескье «О духе законов» (1749) и некоторые юридические труды. Получилось прост­ранное, теоретическое и местами очень радикальное произведение, по прочтении которого окружение императрицы пришло в ужас, и ей пришлось вычеркнуть почти половину текста.

Но и оставшиеся 20 глав и 526 небольших статей производили весьма сильное впечатление. «Наказ» был первым русским правитель­ственным документом, говорившим о «естественной вольности» чело­века. Если петровское законодательство ввело понятие «общего бла­га» как цели, то Екатерина этот принцип персонифицировала, посто­янно подчеркивая «благо всех и каждого», «безопасность каждаго особо гражданина». В «Наказе» вообще впервые в российском законо­дательстве ставился вопрос об обязанностях правительства перед гражданами. Еще одна новация — нехарактерное для русских законов внимание к собственности. Говорится даже и о стремлении «учредить нечто полезное для собственного рабов имущества». Отголоски кон­курса в ВЭО слышны и в ст. 295: «Не может земледельчество процве­тать тут, где никто не имеет ничего собственного». В «Наказе» разви­ваются просветительские идеи о необходимости распространения просвещения, искоренения беззакония, деспотизма, запрета смерт­ной казни и жестоких наказаний, об умножении народного благосос­тояния.

Екатерина признает необходимость для России самодержавной власти ввиду огромного пространства империи, но цель такой власти — не то «чтоб у людей отнять естественную их вольность: но чтобы действия их направити к получению самаго большаго ото всех добра». Деятельность всех правительственных учреждений должна быть осно­вана на законах — «чтобы люди боялись законов и никого бы кроме них не боялись». Законы же не должны запрещать ничего, «кроме то­го, что может быть вредно или каждому особенному или всему общест­ву». Декларируется веротерпимость, так как «гонение человеческие умы раздражает, а дозволение верить по своему закону умягчает».

Разумеется, Екатерина не просто компилировала тексты евро­пейских философов и юристов, но и пыталась адаптировать их тео­рии к интересам собственной власти и страны, как она их понимала. Многое, что называется, изменилось до неузнаваемости (например, коренная для Монтескье идея «посредствующих властей» — относи­тельно независимых от трона органов управления, превратившихся в «Наказе» в проводников политики монарха).

В первоначальных набросках императрица, не настаивая на не­медленном освобождении крепостных, предлагала смягчить их поло­жение, предоставив право собственности на землю и оградив их от насилий