Красная же Армия насчиты­вала в своих рядах три миллиона бойцов.

Когда регент Финляндии генерал Карл Маннергейм в начале 1919г. предложил двинуть на Петроград 100-тысячную армию, тре­буя за это признания независимости страны, самоопределения Каре­лии и Олонецкой губернии, Колчак категорически от помощи отка­зался. Колчаковский министр внутренних дел В.Н. Пепеляев на просьбе бурят о самоуправлении наложил резолюцию: «Выпороть бы вас!»

Лозунг восстановления «единой и неделимой» России заставил в 1919 г. польское правительство отказаться от совместных действий с армией Деникина и даже пойти на контакты с большевиками. На Се­ верном Кавказе против белых открыт был «второй фронт» (в Осетии, Ингушетии, Чечне, Дагестане) после приказа о мобилизации горцев в армию (ранее они были освобождены от воинской повинности), в то время как большевики участвовали в работе мусульманского «Со­вета обороны» Дагестана и их отряды даже воевали под зеленым зна­менем. В ноябре того же года Деникин приказал судить как изменни­ков депутатов Кубанской краевой рады за стремление создать федера­тивное государство (что вызвало распад кубанских казачьих частей); не захотел он иметь дело и с главнокомандующим войсками «самос­тийной» Украины Симоном Петлюрой.

Белое движение раскололось по вопросу, признавать или нет зако­нодательство Временного правительства: лидеры Добровольческой ар­мии выступали за признание, а донской атаман П.Н. Краснов — про­тив; он опирался на помощь германской армии, а его оппоненты — на поддержку Антанты. Колчак и Деникин поддерживали лозунг «непред­решения» будущего государственного строя до Учредительного собра­ния, а советники Деникина вели монархическую пропаганду. Проис­ходили конфликты между Деникиным и Врангелем, между «добро­вольческими» и донскими генералами.

Белые так и не смогли объединиться и выдвинуть приемлемую для большинства населения программу. «В противоболыпевистском стане все усилия Москвы, Киева, Ростова, Самары, всех политичес­ких и общественных организаций — правых и левых — по крайней мере в 1918 г. были направлены не на преодоление этих противоре­чий, а на поиски «вернейшей» ориентации и «наилучших» форм госу­ дарственного строя. Ни того, ни другого мы не нашли», — признавал А.И. Деникин. Но такие поиски в белом стане были.

Деникин и особенно Врангель склонялись к «столыпинской» моде­ли социально-политического реформаторства — например, по главно­му для подавляющего большинства населения вопросу о земле. В апре­ле 1919 г. правительство Юга России издало манифест о будущей ре­форме, проект которой предусматривал сначала возвращение всех захваченных земель и частичное их перераспределение... через три го­да после окончания военных действий. П.Н. Врангель в мае 1920 г. принял закон о земельной реформе. Отчуждению подлежала вся сда­вавшаяся в аренду земля; при этом не подлежали изъятию прежде вы­деленные хутора и отруба, церковные земли и «высококультурные хо­зяйства». Земля должна была распределяться между крестьянами в частную собственность и за выкуп, равный пятикратной стоимости среднего урожая с десятины, в течение 25 лет; прежние же владельцы должны были получить компенсацию от государства. Закон безнадежно запоздал: он действовал на крошечной части бывшей империи, и крестьяне уже не верили в успех белых.

Другой вариант национальной консолидации, опирающийся на ста­ромосковские традиции, был предпринят на Дальнем Востоке. Летом 1922 г. во Владивостоке был созван Земский собор, который должен был определить форму правления во всей «освобожденной от советской власти России». В его состав вошли епископы, представители старооб­рядческих и мусульманских общин, военное командование и делегаты от воинских частей, атаманы казачьих войск, все волостные старшины и станичные атаманы, деятели профсоюзов и члены «несоциалистичес­ких комитетов», т. е. представители всех слоев общества, за исключе­нием левых партий. Впервые после марта 1917 г. дом Романовых был признан «царствующим». Идеология белого движения получала основу, на которой можно было бы приступить к построению «освященной ис­торической традицией» государственной системы. Законодательная власть осуществлялась Земской думой, исполнительная — Поместным Советом. Основой местного самоуправления должны были стать цер­ковные приходы. Собор избрал правителем Приамурья генерал-лейте­нанта М.К. Дитерихса, армия которого во главе с «земскими воевода­ми» одержала ряд побед над советскими войсками. Но эти усилия на ис­ходе Гражданской войны уже ничего не могли изменить — слишком неравны были силы и несопоставим военно-экономический потенциал. Немногочисленная «Земская рать» (8 тыс. бойцов) таяла в боях про­тив превосходящих сил советской Дальневосточной республики, и в ок­тябре 1922 г. Приморье было оставлено белыми войсками.

Некоторые историки склонны видеть причины утверждения «красного» и «белого» режимов к концу 1918 г. в кризисе как советс­кой, так и «учредиловской» форм демократии. В Советской России ре­альная власть на местах быстро сосредоточилась не в Советах, а в чрезвычайных органах — ревкомах или постоянно работавших испол­комах Советов, а их отделы (военный, ЧК, транспортный), в свою очередь, подчинялись прежде всего соответствующим центральным наркоматам.

Их противникам поначалу сопутствовал успех. В Самаре 8 июня 1918 г. было создано антибольшевистское демократическое прави­тельство — Комитет членов Учредительного собрания (Комуч). Оно провозгласило себя до созыва Учредительного собрания верховной «временной властью» на территории Самарской, Симбирской, Уфимской, части Казанской и Саратовской губерний и претендовало на уп­равление всей освобожденной от большевиков территорией. Это было неплохое начало для реализации «третьего пути».

Комуч отменил советские декреты о национализации предприя­тий и банков, разрешил свободу частной торговли. Одновременно он признал действующими все декреты советской власти об охране тру­да. И хотя эти мероприятия не выполнялись ни частными предприни­мателями, ни государственными управляющими, предприниматели перестали оказывать Комучу финансовую поддержку.

Подтвердив решение об отмене частной собственности на землю и переходе земли во всенародное достояние, правительство в то же вре­мя предоставило бывшим землевладельцам право снять урожай ози­мых 1917 г. Владельцы имений могли на законном основании отни­мать у крестьян хлеб под охраной военных, получивших приказ «не останавливаться ни перед какими мерами воздействия на виновных». На практике возвращение бывших помещиков в свои имения сопро­вождалось массовыми порками крестьян.

Юридически корректная, но неуклюжая «демократическая» поли­тика изменила настроения крестьянства и роковым образом повлияла на попытку Комуча создать массовую «народную армию» из добро­вольцев. Крестьяне воевать не хотели. Принудительная мобилизация вместо ожидаемых 120 тыс. призывников из числа «трудовой демок­ратии» дала едва 45 тыс. На съездах и сходах селяне заявляли, что гражданской войны не хотят и солдат для борьбы с большевиками не дадут. Действия комучевской армии по охране посевов и насиль­ственные наборы привели к тому, что «население, с нетерпением ожи­давшее ее прихода, часто чуть ли не с первых дней горько разочарова­лось в своих ожиданиях», как признавали сами «комучевцы». «Бур­жуазное общество» все больше ориентировалось на белую Сибирь с ее военными лидерами, поскольку воспринимало «учредиловские» по­рядки «такой же 'совдепщиной', как и по ту сторону Волги». В ре­зультате раскололась самая боеспособная часть армии — офицерство. Комуч претендовал на роль всероссийской власти. Однако другие об­ластные правительства, прежде всего Сибирское, отказались приз­нать его общенациональным центром, рассматривая его как партий­ную эсеровскую власть. Ставка Комуча на западную военную помощь дала возможность большевикам изобразить борьбу советской власти против него как защиту отечества от интервентов.

Началось разложение армии Комуча — дезертирство из ее рядов как крестьян, так и офицеров, что стало решающим фактором воен­ных успехов советских войск в Поволжье. Правительство Комуча в конце концов вынуждено было бежать в Уфу и сдать полномочия эсе­ровски-кадетской Директории. Но и та вскоре пала в результате беск­ровного переворота, приведшего к власти адмирала Колчака. Прин­ципы своих предшественников он оценивал однозначно: «Что такое демократия? Это развращенная народная масса, желающая власти. Власть не может принадлежать массам в силу закона глупости числа: каждый практический политический деятель, если он не шарлатан, знает, что решение двух людей всегда хуже одного; наконец, уже 20—30 человек не могут вынести никаких разумных решений, кроме глупости».

Трагедия российской демократии и ее символа — Учредительного собрания — состояла, во-первых, в том, что она попыталась преодолеть пучину гражданской смуты со старым багажом половинчатых реше­ний и формальной законности; во-вторых — и это уже от нее не зави­село — в том, что к середине 1918 г. в