Февральская револю­ция была стихийным выступлением, никакие партии ее не готовили и не возглавляли, вопреки позднейшим уверениям советских историков о «руководящей роли» большевиков. Дума стремилась выторговать у царя уступки; царская чета полагала, что «самое трудное позади», и упорно видела врага в Думе, а Ленин и многие другие революционеры не ожидали скорого конца монархии.

«Я не желаю бунтоваться. Я не бунтовщик, никакой революции я не делал и не хочу делать», — страдал председатель Думы М.В. Родзянко, но в ночь на 28 февраля «нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного поряд­ка» и принял власть от имени «Временного комитета членов Государ­ственной думы». Рядом с ним появился другой центр власти — Петрог­радский совет рабочих и солдатских депутатов. Временный комитет с согласия Совета в ночь на 2 марта образовал Временное правитель­ство из представителей Прогрессивного блока — кадетов во главе с П.П. Милюковым, октябристов во главе с А.И. Гучковым, прогрес­систов (А.И. Коновалов). Министром юстиции стал единственный представитель социалистов А.Ф. Керенский. 3 марта от престола от­казался великий князь Михаил Александрович, призвавший граждан подчиниться Временному правительству до поры, пока созванное «на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учреди­тельное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа».

Без сопротивления новая власть утверждалась по стране: «С вы­соты от Лубянского пассажа вдаль к Охотному ряду темнела ожив­ленной массой, может быть, стотысячная толпа. И между пешехода­ми то и дело мчались в разных направлениях грузовые и пассажирс­кие автомобили, на которых стояли солдаты, и прапорщики, и студенты, а то и барышни, и, махая красными флагами, приветство­вали публику, а та, в свою очередь, восторженно кричала им «ура». Лица у всех взволнованные, радостные — чувствовался истинный праздник, всех охватило какое-то умиление», — так выглядела Моск­ва 1 марта 1917 г.

Интеллигенты у власти

Россия в одночасье стала одной из самых демократических стран в ми­ре. Упразднены были полиция и корпус жандармов; отменены смерт­ная казнь, все вероисповедные и национальные ограничения в имуще­ ственных правах, выборе места жительства и поступлении на службу и в учебные заведения. Исчезла цензура, на страницах свободной прессы тех дней можно было встретить даже призывы к объединению «товарищей воров и грабителей». Граждане могли свободно объеди­няться в общества и проводить любые собрания в любом месте, за иск­лючением рельсовых путей. Восстанавливался мировой суд, расширя­лись права суда присяжных и отменялся для них имущественный ценз. В административных судах можно было обжаловать решения уездных и губернских властей. Выборы в земства и городские думы должны бы­ли проводиться на основе всеобщего и равного избирательного права. На предприятиях было узаконено создание фабзавкомов (рабочих ко­митетов). Приказ № 1 Петроградского совета предписывал выбирать солдатские комитеты воинских частей; теперь солдаты могли курить на улице, ездить в трамваях, участвовать в политических организаци­ях, а офицеры обязывались обращаться к ним на «Вы». Ликвидиро­вался государственный контроль над православной церковью, и через несколько месяцев Всероссийский церковный собор избрал нового патриарха — им стал московский митрополит Тихон.

Все ведущие политические партии (за исключением большеви­ков) обещали свою поддержку новому правительству, а само оно от­личалось, говоря современным языком, высоким интеллектуальным рейтингом. Во всех составах Временного правительства участвовало 38 человек, принадлежавших к десяти различным партиям, и беспар­тийных. Большинство из них (11) были юристами, остальные — эко­номистами (4), врачами (4), инженерами (4) и предпринимателями (2). Среди них были: академик (С.Ф. Ольденбург), профессора (А.А. Мануйлов, Н.В. Некрасов, С.С. Салазкин), приват-доценты (М.В. Бернацкий, И.В. Годнее, А.В. Карташев, Ф.Ф. Кокошкин, П.Н. Милюков), доктора медицины (Годнее и Салазкин), истории (Милюков), политэкономии (Мануйлов), философии (Н.Д. Авк­сентьев). 16 человек прошли школу «российского парламентаризма» в качестве депутатов Думы. 10 человек испытали тюремное заключе­ние и ссылки. Средний возраст министров составлял 45,5 лет. Все они получили хорошую профессиональную и политическую подготов­ку, были известны общественной деятельностью и научными трудами, имели немалый жизненный опыт. Но всего через полгода последовал полный крах и утверждение у власти радикалов-большевиков...

«А. Я. Шингарев и Ф.Ф. Кокошкин были убиты матросами в январе 1918 г. Многие из министров ушли к белым и в эмигра­цию (Авксентьев, Бернацкий, Д. Н. Вердеревский, А. И. Гуч­ков, И. Ефремов, Карташев, Керенский, А. И. Коновалов, В.Н. Львов, Г.Е. Львов, Милюков, П.Н. Переверзев Ф.И. Родичев, С.А. Смирнов, М.И. Терещенко, Третьяков, И.Г. Цере­тели, В.М. Чернов, П. Юренев); в 1922 г. из советской Рос­сии были высланы А. В. Пешехонов и С.Н. Прокопович. Другие служили советской власти (Мануйлов, Н.М. Кишкин, А.И. Верховский, П.Н. Малянтович, М.И. Скобелев, Н.В. Некрасов, А.М. Никитин, С.Л. Маслов, А.С. Зарудный). Внук основателя знаменитой галереи С.Н. Третьяков с 1929 г. стал сотрудничать с Иностранным отделом ОГПУи был казнен фашистами в 1943 г. В 1938—1940 гг. Маслов, Верховский, Скобелев, Никитин, Шаховской, Малянтович и Некрасов были расстреляны чекистами; выжил в заключении лишь К.А. Гвоздев, освобожденный в 1956 г. Последним из ми­нистров Временного правительства в 1970 г. ушел из жизни Керенский, с 1940 г. живший в Нью-Йорке» (Измозик В. С. Временное правительство. Люди и судьбы //Вопросы ис­тории. 1994. № 6. С. 163-169).

В 1920 г. В.И. Ленин обращался к бывшим политическим оппо­нентам: «Нашелся бы на свете хоть один дурак, который пошел бы на революцию, если бы вы начали социальную реформу?» Формально он был совершенно прав. Теоретически Временное правительство могло бы уже весной начать мирные переговоры с Германией, объя­вить о выборах в Учредительное собрание и от имени народа провозг­ласить реформы, в первую очередь аграрную.

Но правительство хотя и сулило скорое начало переговоров о ми­ре, считало своим долгом продолжать войну, несмотря на ее очевид­ную непопулярность. Уже в апреле нота министра иностранных дел Милюкова, которой иностранные державы уведомлялись, что Россия будет твердо соблюдать свои обязательства перед союзниками по Ан­танте, привела к взрыву возмущения в Петрофаде, в результате чего в отставку вынуждены были уйти военный министр и министр иност­ранных дел. Россию связывали союзнические договоры, финансовая зависимость и, наконец, моральный долг. Победа в войне, которая, хотя и в отдаленной перспективе, считалась неизбежной, сулила не­малые барыши. Правительству — интеллектуальной элите страны — предстояло все это отбросить, и какой ценой? Надо было уступать за­ нятую немецкими войсками территорию, т. е. соглашаться на мир на тех же условиях, как это сделали через год большевики. В 1917 г. в войну вступили Соединенные Штаты, и перевес Антанты над страна­ми германского блока стал очевидным. Сепаратный же выход из вой­ны сделал бы Россию страной, потерпевшей поражение, заставил выплачивать долги или вызвал бы международную изоляцию демократического правительства, как потом большевиков.

Вопрос о земле был не менее сложным. Реализация простонарод­ного идеала «черного передела» привела бы к насильственной ломке всего существовавшего землевладения. Если бы пострадали только баре-латифундисты, сдававшие землю в кабальную аренду и прожи­вавшие в Петербурге или в Париже, было бы не так уж страшно. Но как быть с теми землевладельцами (кстати, не обязательно дворяна­ми), которые завели товарные фермерские хозяйства? Как бы отреа­гировали солдаты на фронте, узнав о начавшейся дележке земли? Что делать с землями самих крестьян, отобранными когда-то у «инород­цев» на окраинах империи или выделенными из общины в ходе столы­пинской реформы? Что делать с казаками и их землями? Как отно­ситься к совершенным сделкам на землю — продаже, залогу, даре­нию, договорам о долгосрочной аренде? Перечеркнуть все это одним махом должны были бы люди, всю жизнь боровшиеся за торжество законности.

Груз ответственности усугублялся тем, что в обществе не просмат­ривалось согласия по этому поводу. «Братья! Не дайте России погиб­нуть, везите немедленно хлеб на станции и склады», — призывал М.В. Родзянко, но вместе с другими членами Думы протестовал про­тив распоряжения министра земледелия А.И. Шингарева о реквизи­ции хлеба у помещиков. Правительство сразу решилось лишь на на­ционализацию имущества и земли царской семьи. Тяжелая ситуация с продовольствием и снабжением городов заставила 25 марта объявить все хлебные запасы собственностью государства, подлежащей обязательной продаже государственным продовольственным комите­там по твердым ценам. Но владельцы укрывали хлеб или сбывали его до постановки на учет, который комитетам так и не удалось наладить. Само же правительство, вопреки обещаниям, увеличило в августе в два раза закупочные цены, что повлекло за собой подорожание почти всех товаров.