Но далее события приняли неожиданный оборот. Ни сами глав­ные участники этой драмы, ни посредники (по глупости или ведя двойную игру) не сочли нужным договориться о способах разделения полномочий: Корнилов потребовал передать ему верховную власть и соглашался оставить Керенского министром юстиции. В результате 27 августа 1917 года, когда конный корпус двинулся на Петроград, министр- председатель Временного правительства объявил верховно­го главнокомандующего российской армии мятежником. Корнилов обратился к нации по радио:

«Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением боль­шевистских Советов действует в полном согласии с планами германского Генерального штаба, и одновременно с предстоя­щей высадкой вражеских сил на Рижском побережье убивает армию и потрясает страну внутри. Тяжелое сознание неми­нуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в Бо­га, храмы, — молите Господа Бога о явлении величайшего чу­да, чуда спасения родимой земли. Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что лично мне ничего не надо кроме сохранения великой России, клянусь до­вести народ путем победы над врагом до Учредительного соб­рания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад своей новой государственной жизни. 27 августа 1917 г. Ставка» (цит. по: Керенский А. Ф. Россия на историчес­ком повороте: Мемуары. М., 1993. С. 251).

Керенский в ответ обвинил генерала в вероломстве и развязыва­нии братоубийственной войны. Его посещали делегации «военных и гражданских лиц, предлагая отправиться к генералу Корнилову, с тем чтобы раз и навсегда покончить с 'недоразумением'», свое носредничество предлагали послы союзных России держав. Но Керенс­кий не желал посредничества «между правительством и мятежным ге­ нералом».

Хорошо знавший Корнилова бывший начальник штаба русской армии М.В. Алексеев сказал, что у пего «львиное сердце, а голова овечья». Бравый генерал плохо разбирался в политике — не видел раз­личия между умеренным социалистическим руководством Петрогра­дского Совета, который твердо поддерживал оборонительные усилия России, и выступавшими против войны большевиками. Своему на­чальнику штаба, генералу Лукомскому, Корнилов пояснил, что приш­ла пора «немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным по­весить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать, да разог­нать так, чтобы он нигде и не собрался». Правда, в окружении Корнилова предполагали не только вешать и расстреливать, но и соз­ дать коалиционное правительство, в состав которого должны были войти видные промышленники А.И. Путилов и С.П. Третьяков, кадет А.В. Карташев, бывшие деятели царского режима Н.Н. Покровский, граф П.Н. Игнатьев, первый председатель Временного правительства князь Г.Е. Львов и даже Г.В. Плеханов. Но на практике никаких мер к установлению новой власти мятежники принять не успели.

И в чисто военном плане операция была плохо подготовлена. Три дивизии двигались на Петроград по разным дорогам, без ясно опреде­ленной задачи и связи друг с другом, как будто их командующий не ожидал противодействия правительственных войск. Да и как предс­тавлял себе Корнилов действия кавалерии в миллионном городе со значительным гарнизоном — при том что наводить порядок предстоя­ло добровольцам «кавказской национальности» из «дикой дивизии»?

Но до боев дело не дошло. Солдат и казаков остановили разобрав­шие пути железнодорожники, а многочисленные агитаторы распро­пагандировали несостоявшихся карателей всего за один день 29 ав­ густа. Командующий корпусом генерал Крымов вынужден был от­правиться с повинной к Керенскому и после разговора с ним застрелился, а Корнилов вместе с поддержавшими его генералами угодил под арест, где просидел вплоть до самой победы большевиков, после чего отправился на юг и стал основателем белого движения. Разгром «корниловщины» только упрочил власть Советов и роль боль­шевиков в них, а авторитет Керенского уронил — и тем самым осла­бил либерально-демократические элементы в обществе. Умеренноправые и умеренные социалисты не смогли сговориться. В результате революционный маятник качнулся далеко за пределы амплитуды, при которой можно было рассчитывать на сочувствие большинства населения России. Малочисленные, но энергичные радикалы получи­ли возможность расправиться со своими политическими конкурента­ми и под лозунгами социалистического эксперимента выстроить об­ щество, которому до сих пор не придумано точного названия.

Исчезновение монархии

Важнейшим фактором крушения монархии стала мировая война, но произошло оно вовсе не автоматически. Война вызвала патриотичес­кий подъем: австро-венгерские войска были разгромлены на полях Галиции, и русское командование стало готовить наступление на Венгрию и Берлин. Россия не зависела, как Великобритания или Гер­мания, от импорта сырья; колоссальные людские резервы могли вос­полнить потери на фронте и недостаток рабочей силы в городах.

Но весной 1915 г. победы на Восточном фронте сменились пора­жениями. В расчетах на краткосрочность военных действий «ошиб­лись» все воюющие страны, но возможности для исправления ошибок у них были разные. У России вскоре иссякли запасы снарядов, выяви­лась нехватка тяжелой артиллерии и винтовок; изготовление совре­менной техники — например, самолетов — требовало поставок импо­ртных деталей. Пришлось срочно создавать органы государственного регулирования экономики в военных условиях — систему «Особых со­вещаний» (по обороне, перевозкам, топливу, продовольствию) с целью мобилизовать промышленность на выполнение военных зака­зов. В их состав вошли чиновники, представители Думы и обществен­ных организаций (Всероссийского земского союза, Союза городов и Военно-промышленных комитетов), выступавших посредниками между казной и предпринимателями в заготовке амуниции и вещево­го довольствия для армии и помогавших раненым и беженцам. Но хрупкое общественное согласие, обеспечивавшее работу этого слож­ного механизма, держалось исключительно на патриотическом поры­ве, который стал выдыхаться после первых же неудач на фронте.

С трудом удалось наладить массовый выпуск давно освоенной во­енной продукции (новинки техники вроде автоматической винтовки так и не были запущены в производство). Но оказалось, что малая пропускная способность железных дорог, находившихся к тому же в двойном подчинении — Министерства путей сообщения и Ставки, — не могла обеспечить одновременно регулярного снабжения фронта и тыла и эвакуации из находившихся под угрозой захвата германской армией областей. Рост военных расходов привел к инфляции: в 1916 г. рубль «стоил» только 27 довоенных копеек. Одновременно были увеличены налоги на сахар, спички, керосин, табак и другие продук­ты массового спроса; в итоге уровень потребления простого обывате­ля в 1916 г. составил 40—50% от уровня 1913 г. Сокращение «граж­данского» производства и отсутствие товаров заставляли крестьян придерживать хлеб. Нехватка продовольствия, по данным Министер­ства внутренних дел, уже в 1915 г. была отмечена в 500 городах и вызвала огромные очереди и даже разгром магазинов. С 1916 г. ста­ли вводиться карточки на продукты в тылу, а из действующей армии приходилось посылать команды охотников на «отстрел зайцев для нужд Северного фронта».

Вновь начались забастовки с политическими требованиями: в 1915 г. бастовали 570 тыс. человек, в 1916 г. — уже 1170 тыс. В соз­ванной летом 1915 г. Думе впервые после столыпинского переворота образовалось оппозиционное правительству большинство — «Прогрес­сивный блок», включавший все основные думские фракции (октяб­ристов, кадетов и прогрессистов, националистов). Блок требовал у Николая II «министерства доверия» из компетентных и ответствен­ных чиновников, расширения прав общественных организаций и ор­ганов местного самоуправления. Навстречу оппозиции пошли даже министры, направившие коллективное письмо царю о необходимости смены курса и отставки престарелого премьера И.Л. Горемыкина. Ответом были временный роспуск Думы (3 сентября) и увольнение наиболее «либеральных» министров. Но Николай II не поддержал и план Ставки по введению военной диктатуры, объединявшей руково­дство тылом и фронтом в одних руках, с привлечением пользовав­шихся общественным доверием министров.

Начался развал власти: с января 1916 г. до марта 1917 г. смени­лось три премьер-министра, четыре военных министра и шесть мини­стров внутренних дел; свои посты покинули 57 губернаторов и градо­ начальников. Назначались наиболее послушные и бесцветные, мыс­лившие подобно тому же Горемыкину: «Верноподданные должны подчиняться, какие бы ни были последствия. А там дальше воля Божья». Император не понимал, что укоренившийся в народном соз­нании стереотип «добрый царь — плохие бояре» служит надежной за­щитой монархии. Самодержец не боялся открыто обнаружить свою некомпетентность, производил необъяснимые назначения, вопреки всем советам лично возглавил терпевшую поражение армию.