И нам в этот момент нужен был, до смерти нужен был такой адвокат, который хотя бы чуточку нас понимал, помогал и защищал нас.

Мы же попали к таким адвокатам, от которых мы не получили ни одного дельного совета и от которых мы с трудом могли защитить себя.

Наслушавшись, как быстро разбогатели Кравченко и Гузенко, адвокаты решили, что напали на золотую жилу и что у нас, как у Гузенко или у Кравченко, тоже есть что-то, на чем они смогут благодаря нам быстро разбогатеть. Наши средства подошли к концу, а права на работу даже в помине не было.

Кирилл, после долгих поисков, наконец нашел квартиру на 50-й улице между 10-й и 11-й авеню. Здесь кто-то привел в порядок старый заброшенный 4-этажный дом. Мы сняли квартиру на третьем этаже, вход прямо с лестницы в узкое, как коридор, помещение, разделенное перегородками на три части, без дверей. Два окна в конце выходили на пожарную лестницу, на улицу, все остальное темное помещение упиралось в глухую стену соседнего дома.

«Рейл-род апартамент», он действительно напоминал железнодорожный вагон, но там все-таки есть какие-то двери, а здесь их не было. Стоила квартира — со светом, газом, телефоном — больше 120 долларов. Это было все, что мы с трудом могли себе позволить. И с двумя чемоданами, с двумя детьми мы с облегчением вошли в абсолютно пустое, неуютное, но «свое» помещение в районе так называемой «адской кухни».

У нас не было ни мебели, ни посуды, ни постели, ни даже постельного белья. А главное, не было денег на приобретение всего необходимого. Самое важное для нас было — устроить поудобнее детей. Для них мы достали пару раскладушек, поместили их в самую светлую часть этой кишки.

Сами мы спали в средней части этого помещения на полу, в отделении между детской и кухней, и детям, чтобы пройти ночью в туалет, приходилось переступать через наши ноги, такое узкое было это помещение.

Наши знакомые помогли нам собрать кое-что необходимое, кто стул, кто стол, кто кастрюлю. Дети пошли в школу. И их учителя поражались, что дети так быстро освоились, а особенно поражались их математической подготовке.

Спрашивали нас, где они учились. Я не могла им сказать, что учились они только у меня, в той школе, которую организовала я в Мексике.

Мы усиленно и безуспешно искали работу, обращались в различные агентства, компании, фирмы, предприятия. Очень успешно проходили интервью, но как только вопрос касался оформления на работу, у нас никаких документов не было, кроме единственного письма от эмиграционного бюро о том, что нам продлен срок нашего пребывания в стране на несколько месяцев. И конечно, все вежливо отказывали.

Какие мы были наивные, как дети, в отношении устройства на работу! Нам казалось, достаточно быть хорошим специалистом, чтобы устроиться на работу.

Наше эмиграционное дело было в таком запутанном, запущенном состоянии, что новому адвокату, и не одному, пришлось с трудом приводить его в порядок, что потребовало много времени, средств и терпения.

Как только дети закончили занятия, мы вырвались из нашей «адской кухни» в Калифорнию с Анной Михайловной Бургиной, бывшей гражданской женой Ираклия Георгиевича Церетели, одного из бывших лидеров партии меньшевиков, депутата 2-й Государственной думы с 1917 года и министра Временного меньшевистского правительства Грузии в 1918 г. Он был красавцем даже в 70 лет, когда мы с ним познакомились.

Сейчас она была близким другом и товарищем, а впоследствии стала женой Бориса Ивановича Николаевского.

Мы поехали на поезде к его старым друзьям Рабиновичам на север, в город Братсборо в штате Вермонт.

Здесь у Рабиновичей была большая усадьба со старомодным двухэтажным домом, с туалетом во дворе и со многими другими неудобствами, который они купили в те годы буквально за гроши.

Евгений Исаакович Рабинович, старый друг и товарищ Бориса Ивановича Николаевского, когда учился в Германии, был в Берлине председателем Русского студенческого союза. Здесь, в Америке, он был редактором бюллетеня Комитета по атомной энергии и крупным известным ученым по вопросам атомной энергии. Он был страстным ненавистником применения атома в качестве оружия.

Хозяйка этого дома, Анна Димитриевна Рабинович, была такая милая, очаровательная женщина, что превратила наше пребывание с ней в сплошное удовольствие.

У них было два сына — такие разные, что трудно было поверить, что они близнецы. Один худенький, высокий очаровательный блондин — Витя. Другой — Саша, брюнет, ростом пониже, полный крепыш, любил сосать палец, и когда Кирилл делал ему замечание:

— Саша, что ты делаешь, ты же не маленький!

Он, по-своему логично, отвечал:

— Вы же трубку курите.

Мне нравилось, когда Анна Димитриевна в конце дня обращалась к ребятам:

— Господа, вынесите гарбидж (то есть мусор).

Она с нежностью относилась к проползавшим иногда по дачному участку змейкам.

— Какие они миленькие, — нежно говорила она, а меня они приводили в ужас.

Но она отчаянно боялась грозы, и если ночью бывала гроза, то с ужасом прибегала ко мне в комнату и, как ребенок, пряталась под одеяло.

Она утверждала, что ее муж Евгений Исаакович всегда, когда вопрос заходил об использовании атомной бомбы в качестве оружия, приходил в ужас и категорически считал, что использование атомной бомбы в качестве оружия массового уничтожения необходимо раз и навсегда запретить на всей нашей планете.

И это было в то время, когда еще многие среди русской эмиграции, да и не только среди русской эмиграции, а даже сам Черчилль считал, что с большевизмом в России можно бороться, только сбросив на Россию атомную бомбу.

Здесь же, недалеко от Рабиновичей, жил профессор Карпович с семьей.

Мы часто навещали их. Сам профессор Карпович в основном находился в Бостоне, где преподавал в университете.

Его жена, милая, симпатичная дама, буквально как «алкоголичка» не могла пропустить ни одного деревенского аукциона. Она не просто посещала — она взахлеб покупала там невероятное количество всевозможных вещей.