— Почему? — удивилась я.

Оказывается, потому, что из Европы вернулся ее психоаналитик и она не может без его благословения. Мои попытки убедить ее в том, что два месяца без него она существовала, пока он прохлаждался и гулял по Европе, ни к чему не привели, она осталась. Или вдруг она заявила, что он придумал какой-то новый коллективный способ психоанализа.

— Что это значит? — поинтересовалась я. — Что, он вашей группе так называемых больных задает какую-то тему и сам наблюдает за реакцией каждого из вас при ее обсуждении?

— Да нет, он собирает группу из пяти-шести больных, и каждый из нас говорит все что хочет, кому что в голову взбредет.

— Так это же как в сумасшедшем доме. Неужели, Мира, ты не можешь понять, что это шарлатанство? За один и тот же час ему теперь платят пять-шесть человек.

Тогда я вспомнила и поняла, что самым лучшим способом психоанализа были русские завалинки или посиделки наших бабушек. После тяжелой работы вечерами собирались соседки, рассаживались на завалинках и судачили каждая о своем, что у нее наболело за весь день, и, успокоенные сочувствием друг другу, расходились по домам, спокойные, умиротворенные.

Все это время мы находились в состоянии полной неопределенности. Мы устали, особенно дети. И снова нам на выручку пришла мадам Ева Джолис. Она познакомила нас с замечательной американкой, такой, которых здесь называют «Блу блад американс» (американцы голубой крови), — это те, чьи предки еще на «Мэйфлауэр» приплыли сюда, убежав от гонений, с целью осваивать или завоевывать Америку.

Госпожа Мюриель Гарднер — по специальности врач-психиатр — предложила нам перебраться из «Лео-Хаус» к ней на квартиру на 93-й улице Централ-Парк-вест напротив Центрального парка. В этом огромном доме она занимала пол-этажа.

Здесь находилась ее библиотека, в которой работал какой-то бежавший от Гитлера эмигрант. Она с мужем, тоже бежавшим от Гитлера из Германии, очень много помогала беженцам из Европы. Даже сюжет кинокартины «Джулия» с участием Джейн Фонды и Ванессы Редгрейв, говорят, был взят из ее жизни.

Она была другом русского скульптора Сергея Тимофеевича Конёнкова, у нее даже было несколько деревянных скульптур и очень удачная скульптурная голова Ленина, которую он подарил ей перед самым отъездом в Советский Союз, чем она очень гордилась.

Дети по их рекомендации пошли в католическую школу на 96-й улице Коломбус-авеню. Однажды, когда я пришла за ними после занятий, на улице стоял и горько плакал Володя:

— Мама, я больше никогда, никогда в эту школу не пойду, — заявил он.

— Что случилось?

— Забери меня отсюда.

И только дома, успокоившись, он объяснил, что с ним произошло. Оказывается, во время ленча в его тарелку с супом упала изюминка, которую он старался вытащить. К нему подошел один монах и больно дернул его за волосы за то, что он болтал ложкой в супе. И ему показалось это очень обидным и несправедливым.

— Хорошо, — сказала я, — если тебе так обидно, завтра в школу не пойдешь.

Но наутро, я смотрю, он после завтрака оделся и, взяв в руки учебники, стал у дверей ожидать меня с Викой.

— Ты что, тоже решил пойти? А я думала, только Вика пойдет.

— Да нет, мама, я тоже решил пойти, мне просто любопытно, что будет дальше.

Я рассмеялась:

— Умник, пойдемте.

Так мудро разрешил он этот «конфликт».

Наша жизнь в это время была похожа на кошмарный сон. Наши ограниченные средства подходили к концу. Дети как будто выросли из своей одежды, и климат после Мексики был другой.

Найти квартиру в тот год было немыслимо тяжело, тем более в нашем положении и с нашими не просто ограниченными средствами, а фактически почти отсутствием средств, когда мы не могли себе позволить даже смотреть на вещи дороже 100 долларов. Наша легализация не продвигалась ни на шаг, и даже наши визы не были продлены.

Кирилл сбился с ног в поисках квартиры. Злоупотреблять гостеприимством нашей замечательной хозяйки было выше наших сил, хотя в эту квартиру она приходила очень редко, так как работала психиатром в какой-то больнице в Нью-Джерси и жила там.

Там у нее было свое огромное поместье, свои конюшни, туда она приглашала нас в гости. Там жила она с дочерью, у которой было много черепах, одну из которых она подарила Володе. Но к его огорчению, как только он вернулся в Нью-Йорк и взял ее в парк погулять у пруда, она умудрилась очень ловко сбежать от него, и все его усиленные поиски ни к чему не привели.

Многие наши знакомые, «маститые», как я уже сказала, журналисты и писатели, искренне желавшие нам помочь, как только слышали о нашем контракте с адвокатами, сразу заявляли, что ни одно издательство не согласится что-либо напечатать. Так и вышло, они были правы. Вся деятельность наших тогдашних адвокатов в качестве литературных агентов повредила и им, и нам, хотя они старались вовсю, совсем забыв о своем прямом назначении — о легализации нашего положения в США.

Как-то однажды во время наших встреч с Максом Истманом Кирилл рассказал какой-то эпизод из своей жизни, и Макс спросил Кирилла:

— Я пишу статью, могу я с вашего разрешения упомянуть в ней об этом?

И Кирилл ответил:

— Конечно.

Через несколько недель Кирилл, к своему удивлению, получил чек на 500 долларов. Согласно нашему контракту Кирилл сейчас же отдал чек Ричмонду, тот разменял, принес нам 250 долларов, и тут же устроил скандал издательству из-за того, что они мало заплатили Алексееву. На что издательство ответило, что это была статья Макса Истмана и что они за тот маленький эпизод, который упомянул Макс Истман, по его же просьбе послали Алексееву 500 долларов. Отношение с этим издательством он испортил и нам, и себе.

Через некоторое время Юджин Лайонс тоже написал небольшую статью и передал мне чек на 300 долларов, я сразу же отдала его Ричмонду. Он принес нам 150 долларов, нежно их разгладил, поцеловал и торжественно преподнес мне.

Ричмонд в это время сообщил, что он обратился в такие издательства, как «Лайф», «Форчун», «Космополитан» и некоторые другие журналы, но как только эти издательства слышали об их контракте с нами, сразу же переговоры прекращались, просто никто не принимал их всерьез.

Я глубоко уверена, что если, бы эти адвокаты не вмешались в качестве литературных агентов, а занимались своим делом, при наших обширных знакомствах и близкой дружбе со всеми этими маститыми журналистами и издателями мы могли бы гораздо больше сделать, что было бы полезно и нам, и адвокатам.