Когда мы выходили из этих русских ночных клубов, Сюзи, прижавшись ко мне, говорила: «О, как я люблю, Нина, эти русские песни».

Однажды она пригласила меня и Риту, их взрослую дочь, которая была уже замужем, зайти к ней в спальню, и здесь я вдруг увидела точно такую же фотографию, которая привлекла мое внимание в кабинете Евгения Львовича 12 лет назад в предвоенной Москве. Я только успела сказать: «Эту фотографию я ви…», но взглянув на Сюзи, я, что называется, на полуслове проглотила язык — на ней просто лица не было. А спустя несколько дней мы с ней встретились на «ленче» в ресторане «Уолдорф-Астория».

— Нина, я поняла, что ты была знакома с Евгением Львовичем, ты его хорошо знала?

— Мы были хорошие друзья.

— А я этого человека любила так, как никогда никого. Я готова была идти за ним, куда угодно.

— Ты что, могла бы бросить Марти? — спросила я.

— Ты не понимаешь, я могла бы бросить все. Я так тяжело переболела, что думала, не перенесу разлуки с ним.

— Ну а он? Как он к этому относился, ты ведь с ним говорила. Может быть, он не знал о твоих чувствах к нему и думал, что тебе от скуки просто хочется развеяться.

— Как не говорила, мне до сих пор тяжело вспоминать, мне кажется, я и сейчас бросилась бы за ним в огонь и в воду. Я писала, умоляла его. Он всегда был очень корректен и вежлив, но и только. Я два месяца жила рядом с ним в палатке, это самые счастливые дни в моей жизни. Нина, если бы ты знала, как я его и сейчас люблю. Когда ты сказала, что видела точно такую фотографию, я сразу поняла, что ты его знаешь. Я всю ночь не могла уснуть. Как он сейчас, где он?

— Насколько я знаю, он во время войны был на фронте с маршалом К. К. Рокоссовским.

— Его я тоже знаю, мы часто встречались на приемах, они были большие друзья.

— А как Марти к этому относился? Или он не знал об этом?

— Как не знал? Я не могла скрыть свои чувства даже от него, и если бы не он, меня, наверное, в живых давно бы уже не было. Ты знаешь, такое бывает у человека один раз, и это на всю жизнь.

Прошло уже двенадцать лет, как я познакомилась с Евгением Львовичем, с тех пор сколько воды утекло, и вот через океан, на другой части нашей планеты, в Нью-Йорке я встретила женщину, о которой он, под впечатлением только что закончившегося романа, вспоминал и рассказывал мне.

Несмотря на то что мы старались вести себя, как я уже сказала, тише воды и ниже травы, слухи о нашем невозвращении уже распространились, еще до нашего выступления в печати. Несколько американских журналистов отправились в Мексику в советское посольство с вопросом о том, что ходят слухи, что сотрудник советского посольства в Мексике Алексеев с семьей отказался вернуться в Советский Союз и сейчас находится в США и просит американское правительство предоставить ему право политического убежища.

На что в посольстве якобы им сказали, что Алексеев с семьей выехал домой и что сейчас они, по- видимому, находятся либо по дороге домой, либо уже в Москве.

Это сообщение сильно взволновало Александру Львовну, она высказала предположение, что если с нами после такого ответа что-либо случится, то советское правительство легко может откреститься и сказать, что таких они не знают и что Алексеев с семьей давно уже в Москве.

Что же делать дальше? С чего начинать? Всем было ясно одно: нам нужен очень опытный адвокат, который знает с чего начинать, куда обратиться, какие бумаги заполнить, куда их подать.

— Собственно, то же самое посоветовали и чиновники из Госдепартамента, — сказал Кирилл.

Лидия Александровна Голицына вызвалась поехать в Нью-Йорк для встречи с ее очень хорошим знакомым, с которым она работала во Франции после освобождения города от нацистов, где он занимал крупный пост как представитель американского правительства. Может быть, он даст какой-либо дельный совет.

Вернувшись из города, Лидия Александровна сказала:

— Я поговорила с моим знакомым о вас и спросила его, знает ли очень известного адвоката г-на Морриса, который занимается вопросами политической эмиграции. Он ответил, что знает его и что приедет с ним вместе сегодня вечером к нам, чтобы с вами познакомиться.

Действительно, поздно ночью, часов в 11, приехали три человека. Лидия Александровна познакомила нас с очень приятным, лет сорока, господином Джолисом, его женой Эвой, очень интересной испанкой, с которой нам гораздо легче было общаться по-испански, чем по-английски.

Лидия Александровна представила их нам как своих лучших друзей, идейно сочувствующих нашему положению и готовых помочь нам, как своим друзьям.

С ними был довольно симпатичный блондин, которого они представили нам как господина Морриса — очень известного, крупного адвоката по политическим вопросам, изъявившего желание нам помочь.

Сам Моррис представился нам как крупный адвокат, убежденный антикоммунист, всегда готовый помочь людям, бежавшим от коммунистического режима, что у него есть крупные связи в правительстве и что ему очень легко будет провести нашу легализацию в США, что он через конгрессмена Кудера проведет специальный билль (то есть закон) относительно нас.

Кирилл спросил у него:

— Зачем в нашем случае необходимо проводить специальный закон? Если американским властям будет ясно, кто мы, откуда мы и зачем мы находимся в этой стране, нам могут предоставить политическое убежище, так как мы являемся политическими эмигрантами.

Он на это ответил:

— Вы не должны забывать, что ваше положение не такое простое, как вы его себе представляете. Что ваше положение очень опасное, и что эмиграционные власти в любой момент могут выдать вас советскому правительству.

И что помочь нам может только такой адвокат, как он, имеющий большие связи в правительстве. И что в нашем случае нужно действовать не снизу вверх, а сверху вниз.

Тогда Кирилл спросил:

— Сколько ваши услуги будут стоить?

Для нас этот вопрос был далеко не праздный. Мы знали, что наша жизнь должна начаться с работы. Денег для жизни у нас было в обрез, в лучшем случае на месяц, максимум — полтора. И для нас работа, право на работу являлось главным условием нашего существования. Мы не получили расчета перед отъездом, мы даже не получили зарплату за последний месяц нашей работы.

Весь наш капитал, как я уже сказала, состоял из 1000 долларов, полученных за продажу машины, которые таяли как снег. Моррис не задумываясь быстро ответил:

— Меня ваше дело интересует только с политической точки зрения, а не с коммерческой. В дальнейшем я представлю вам счет за мои издержки по вашему делу в очень, очень скромных размерах.

При этом он вынул из кармана лист бумаги с уже напечатанным текстом и протянул нам для подписи, попросив еще раз не беспокоиться сейчас об оплате.

Я немного заколебалась, не зная, что мы подписываем, попросила отложить на денек и попробовать