многими известными бизнесменами, которые горели желанием после войны наладить деловые и торговые отношения с Советским Союзом. В это время всем казалось, что рухнул «железный занавес», и рухнул навсегда.

Кирилл очень быстро сходился с людьми. Умел красиво ухаживать за дамами, разговаривать с любыми мужчинами на равных, остроумный, обладал огромным чувством юмора, о котором часто и долго вспоминали наши общие знакомые. И даже во время последнего приема в нашем посольстве 7 ноября к нам подходили сотрудники посольства и говорили:

— Вот вы уедете, и половина этой публики сюда больше не придет, они же здесь помрут без вас от скуки.

Иностранцы спрашивали:

— Скажите, Нина Ивановна, какое ваше мнение: кого пришлют к нам в качестве посла. Ведь это должен быть человек, не уступающий Уманскому.

— Заслуженного прихрамывающего генерала или какого-нибудь старого отставного, хватит?

— Неужели вы так считаете?!!

И я действительно была уверена, что так именно и будет. Война кончилась, и все вернувшиеся с фронта из армии окажутся сразу не у дел. Вот они и заслужили такой пост, их всех надо не только материально обеспечить, но и отправить куда-нибудь подальше, не будет же наш генералиссимус так сразу всех ссылать на Колыму? Он тоже подождет, попробует усыпить своих воображаемых противников некоторыми поблажками, пока атмосфера после военной эйфории уляжется, а затем методично начнет уничтожать всех, как это делал он и раньше.

Вскоре разнесся слух: едет новый посол из Вашингтона — тов. Капустин, бывший советник Громыко. Кто он, почти никто не знал.

На вокзале при встрече всех поразил невзрачный, небольшого роста пожилой человек, за ним вышла бледная, бесцветная дочь и тучная, по виду — крепкая купчиха — жена посла, которая кинулась сразу считать чемоданы, расставленные почему-то здесь же кругом, под ногами.

Я держала цветы и не знала, как ей их преподнести: нагнуться к ней или попросить ее приподняться.

— Уберите чемоданы, — попросила я, чтобы к ней можно было подойти.

Иностранцы при первой же встречи не забыли съязвить:

— Ну а вы говорили «генерал с орденами и прихрамывающий».

И пошла в посольстве жизнь тихая, тихая, спокойная. Как будто посольство существовало для того, чтобы вариться в своем собственном соку.

Жена посла оказалась экономная, скромная женщина. Часто рассказывала, как она где-то за городом, на каком-то рынке купила по дешевке мясо.

Их бледнолицая дочь никогда и нигде не показывалась, не вылезала из своей «светелки», и все спрашивали:

— Скажите, дочь посла очень красивая или очень уродливая? Почему она боится показаться?

Каспаров понял, что в своих расчетах он ошибся, Катю надо было сразу же, когда она просила, срочно отправить домой.

Как только он узнал о случившемся, сразу принял решение.

Окружил Катю заботой, вниманием. Все разговоры в посольстве по его распоряжению были немедленно прекращены. Каспаров взял над ней опекунство, вызвав ее к себе, он заявил:

— Катя, вы уедете в Москву. Там вас ждут родные, вы родите в Москве, а муж приедет к вам, или вы в ближайшем будущем приедете к нему. И все будет нормально, вы предотвратите назревающий скандал, от которого могут пострадать даже ваши близкие. Я вам помогу, и все обойдется хорошо.

Катя пыталась попросить, чтобы Артур поехал с ней вместе, но из Москвы потребовали немедленного возвращения только Кати Калининой.

Тогда Каспаров, боясь осложнений, сообщил ей, что поедет сейчас в Москву только она, а Артур приедет к ней позже, и даже пообещал, что, если Артур не сумеет приехать, она вернется к нему.

Он также встретился с Артуром и долго, обстоятельно убеждал его, что Катя должна вернуться и что он, Каспаров, дает ему слово, что он поедет к ней очень скоро.

Свои обещания он подтвердил своим отношением к ней, своим теплым вниманием, заботой. Ей дали продолжительное время для сборов.

— Мы все поможем вам собраться, а в Москве вас уже ждут родные, — напомнил он ей.

Молодая, честная, искренняя, она не могла не поверить Каспарову и только что прибывшему новому послу, который также принял горячее участие в ее судьбе.

Ведь не только ей, они обещали и Артуру, который также поверил, — да и трудно было ему не поверить — ведь он не знал законов нашей страны, а на его родине все было иначе, все было проще.

Катя думала, что ребенок — это та причина, которая заставит их выполнить свои обещания, а там была любимая родина, старушка мать и все родные и близкие. Ей хотелось быть со своими вместе, ей хотелось сказать всем, что она счастлива и все кончится хорошо.

Сборы начались. Румяная, веселая Катя возвращалась из магазинов, нагруженная покупками, покупала подарки родным, а главное — детские вещи, теплые шерстяные костюмчики, ботиночки, туфельки, все до пятилетнего возраста. Она развернула передо мной свои подарки:

— Что еще купить? — спрашивала она. — Я боюсь, забуду самое нужное.

— Самое нужное? — улыбнулась я. — А как Артур?

Она развернула альбом: на одной стороне портрет Артура, на другой — ее.

— Вот, я беру его с собой, а он к нам приедет очень скоро, — и она прижалась щекой к фотографии.

— А если… если не приедет? — с трудом выдавила я. — Тогда…

— Тогда мы приедем к нему, обязательно приедем. Мне ведь обещали. Каспаров обещал и посол, дали слово. А из Москвы пришла телеграмма, я сама ее в руках держала, в которой сообщили, что Артуру немедленно дадут визу, как только он будет готов.

Мне хотелось серьезно и обстоятельно растолковать ей, что это только обещание, что никогда Артур к ней не приедет, что, пока будет жив Сталин, она к нему не вернется, и что если она не хочет потерять отца ребенка, то должна остаться здесь и навсегда забыть все, что связывало ее с родиной. Забыть родных и близких ради своего счастья, пожертвовать счастьем тех людей, кто был для нее дороже всех на свете, взять на свою совесть клеймо изменницы, преступницы, предательницы своей родины. Способна ли она этой ценой купить свое счастье, хватит ли у нее мужества?

Но она так горячо верила, что есть выход простой, естественный, безболезненный, и если бы она поступила иначе, то всю жизнь ее мучило бы сомнение, что, может быть, все обошлось бы хорошо, если бы она поступила по-другому.

Она смотрела на меня глазами, полными слез, как будто ждала и хотела что-то услышать от меня.

— Катенька, на вас сейчас лежит вся ответственность за свою судьбу и судьбу вашего ребенка, и я