красавицам, которых американцы рисуют в ресторанных меню и на железнодорожных расписаниях, кругом была пустыня, пустыня, пустыня.

Мексиканская пустыня изнывала под немилосердными лучами тропического солнца. Земля, казалось, выгорела и побелела от зноя. В этой опаленной, каменной пустыне трудно приспособиться к жизни. Почти не было птиц, животных, редко встречались люди. Только одни кактусы владели всем пространством, начиная от малюсеньких, с трудом пробивающихся в божий мир, и кончая огромными деревьями самых фантастических форм, раскинувшими свои колючие ветки, как дула многоствольных орудий.

Но мы не теряли надежды, что пустыня эта скоро кончится и волшебная мексиканская красота поразит нас, поэтому наши глаза были прикованы к окнам в надежде увидеть покрытую могучими лесами страну. Мы надеялись увидеть роскошную растительность вокруг зеркально блестящих водных источников с жирными ленивыми удавами, лианы, перепрыгивающих с дерева на дерево обезьян, услышать многоголосый шум дивных тропических птиц. Ничего подобного не было и в помине, кругом была пустыня.

В приоткрытую дверь нашего купе все время заглядывает лисья мордочка белокурой девчурки, волосы как с перманентной завивкой, на ноготках маникюр, она с любопытством разглядывает длинные косы Виктории. Вскоре девочки сдружились, играли, что-то рассказывали друг другу на каком-то только им одним понятном языке, громко смеялись.

Володя подружился с негром-проводником, ему все надо было знать, а кто лучше мог ему все объяснить! Симпатия была, по-видимому, взаимной, так как проводник относился ко всей нашей семье с особой предупредительностью.

Когда на второй день Володя, не выдержав жары слег, проводник трогательно ухаживал за ним, приносил сок со льдом, чай, булочки. Что-то рассказывал нам всем, указывал за окно, на публику в вагоне, жестикулировал, широко улыбался, обнажая два ряда перламутровых зубов. К сожалению, ни мы его, ни он нас понять не могли.

На остановке Кирилл принес с вокзала тропические фрукты.

— Это манго, эта дыня называется папайя, а вот это, вероятно, мамайя, — пошутил он. — Такая грязь, что я ничего больше купить не рискнул.

Фрукты никому не понравились, за исключением самого Кирилла, — и вкус, и запах не был похож на наши. Позже, распробовав по-настоящему, мы поедали их в невероятных количествах.

Неужели мы едем по Америке? Позади нас осталась тоже Америка, но другая, с ее шумом и крикливыми рекламами. И война не наложила никакого отпечатка на людей. По крайней мере, мне не удалось заметить, что страна воюет. Как же тогда было до войны?

В нашей родной стране, которую мы совсем недавно проехали из конца в конец, народ так же мог бы чувствовать радость жизни, если бы не эта проклятая война. Да и до войны мы, сколько себя помню, должны были все время от чего-то и от кого-то спасаться, никогда никто не оставлял нас в покое. Когда начинаю об этом думать, кажется, что существует какой-то заговор против нас.

Почему не смогли договориться Англия и США с Советским Союзом до начала войны? Их союз мог бы предотвратить эту страшную войну с Германией, и миллионы, миллионы жизней были бы спасены.

Таких «почему» у меня уже накопилась тысяча.

А теперь появилось много вопросов о той стране, куда мы едем, я хочу знать о ней побольше. Все, что мы знали, было так незначительно: статистика, количество населения, процент обрабатываемой земли, поголовье скота. Но нам ни разу в жизни не приходилось встречаться с мексиканцем, и мы не имели никакого представления об их быте и характере.

Мы ехали работать в посольство, быть представителями своего народа в стране, о который мы не только не знали, но никогда раньше даже не слышали и не встречали ни одного ее представителя!

Путешествие потихоньку подходило к концу, а картина оставалась все той же: чумазые босоногие ребятишки возились вокруг убогих хижин. Смуглые до черноты женщины с прямыми распущенными волосами, одетые в живописные, как мне показалось, лохмотья, сидели на порогах, поджав под себя ноги.

Даже детям бросилась в глаза жуткая, беспросветная нищета. Они всю дорогу ныли:

— Куда ты, папа, привез нас? В эту грязную, чесночную Мексику! Мама, поедем обратно домой.

Я их успокаивала:

— Потерпите, мы еще не доехали, скоро вы увидите настоящую, красивую, прекрасную Мексику.

На одной из остановок мы вдруг услышали музыку. На перроне стояла группа очень симпатичных музыкантов «марячос», они, стараясь угодить иностранным слушателям, с предельным усердием выжимали из своих инструментов простые, но очень красивые народные мелодии. Они пели так сердечно, что изумленный Володя обратился к Кириллу:

— Папа, можно дать им денег? Пусть они еще, что-нибудь сыграют и споют.

Эта музыка стала первым знакомством с нравом и бытом народа, населяющего эту, как нам показалось, грустную страну. Мы почувствовали что-то очень близкое и родное, эти незатейливые мотивы были созданы талантливым, добрым народом с хорошей душой!

По музыке легче всего судить о народе, это всем понятный, интернациональный язык. Ни одна лекция, ни одно экономическое описание не дало нам того, что открыл пятнадцатиминутный концерт народных музыкантов.

По мере того как мы приближались к столице Мексики, пейзаж, как будто нехотя, менялся. Кругом была все та же пустыня, но появились горы, поезд петлял, кружил, и начала встречаться зелень. У вокзалов чаще попадались ничего не говорящие нам вывески «Пулькерия». Широкие пространства между гор были засажены правильными рядами кактусов, видно было, что люди культивируют этот сорт пустынных растений. Позже мы узнали, что мексиканцы добывают из кактуса свой национальный напиток — пульке, мутный молочного цвета спирт, который пьют как водку, закусывая лимоном.

Унылый пейзаж сменился на более мягкий, временами даже очень приятный. Появилось больше зелени, часто попадались маленькие бедные селения и станции с пестрой толпою народа.

А когда появились величественные горы со снежными вершинами и стиснутые между ними ровные долины, покрытые яркой свежей зеленью, нельзя было оторваться от окна.

Поезд быстро мчал нас по извилистой горной дороге, как ретивый конь, почувствовавший приближение дома и близкий отдых после тяжелого, изнурительного пути. Вот уже окрестности столицы. Пассажиры не торопясь укладывали вещи.

Наконец последний вздох, и поезд подполз к крытой платформе вокзала Мехико-Сити, радостно