между большим и указательным пальцами левой руки.

– Еще один вопрос, если ты не возражаешь. А потом мы пойдем своей дорогой, а ты – своей.

– Так спрашивайте, – Кинг посмотрел на третью вскрытую банку, затем вылил остаток пива в раковину, на лице читалось сожаление.

– Это ты написал «Темную Башню»?

Эдди вопрос показался бессмысленным, но глаза Кинга вспыхнули, он ослепительно улыбнулся.

– Нет! И если я когда-нибудь напишу книгу о том, как писать книги, а я, вероятно, могу ее написать, потому что учил этому, прежде чем полностью не ушел в писательство, то в ней так и скажу. Ни «Темную Башню», ни любую другую, по большому счету, нет. Я знаю, есть писатели, которые действительно пишут, но я не из их числа. Фактически, когда меня покидает вдохновение и перестают появляться новые идеи, история, над которой я работаю, обычно превращается в дерьмо.

– Я никак не возьму в толк, о чем вы говорите, – вставил Эдди.

– Все равно, что… эй, ловко, однако!

Патрон, который катался взад-вперед между большим и указательным пальцами, вдруг легко закувыркался по тыльной стороне руки, отправившись на прогулку от указательного пальца к мизинцу Роланда, потом двинулся обратно.

– Да, – согласился Роланд, – ловко, не так ли?

– Так вы загипнотизировали Джейка на дорожной станции. Чтобы заставить вспомнить, что его убили.

«И Сюзан, – подумал Эдди. – Так он загипнотизировал и Сюзан, только ты об этом еще не знаешь, сэй Кинг. А может, знаешь. Может, где-то глубоко внутри ты знаешь все».

– Меня пробовали загипнотизировать, – продолжил Кинг. – Один парень вытащил меня на сцену во время ярмарки в Топшэме, когда я был подростком, и попытался заставить кудахтать, как наседка. Ничего у него не вышло. Это случилось примерно в то время, когда умер Бадди Холли. И Большой Боппер. И Ритчи Валенс. Тодана! Ах, Дискордия!

Внезапно он замотал головой, словно хотел прочистить ее, и перевел взгляд с пляшущего патрона на лицо Роланда.

– Я только что что-то сказал? – спросил он.

– Нет, сэй, – Роланд смотрел на пляшущий патрон, мотающийся, как маятник, поперек тыльной стороны руки… и, естественно, глаза Кинга тоже вернулись к патрону.

– Что происходит, когда вы работаете над историей? – спросил Роланд. – К примеру, моей историей?

– Она просто приходит ко мне, – голос ослабел, его обладатель все глубже погружался в свои мысли. – Она врывается в меня, это мне нравится, а потом выходит наружу, когда я шевелю пальцами. Никогда не выходит из головы. Выходит из пупка… или откуда-то еще. Был один редактор… Я думаю, это Максуэлл Перкинс[91]… так он назвал Томаса Вульфа…

Эдди понимал, что делает Роланд, знал, что вмешиваться – идея не из лучших, но ничего не смог с собой поделать.

– Роза, – вырвалось у него. – Роза, камень, ненайденная дверь.

Кинг просиял от удовольствия, но его глаза не оторвались от патрона, по-прежнему пляшущего между пальцами Роланда.

– В действительности, это камень, лист и дверь, – ответил он. – Но роза мне нравится еще больше.

Гипноз сработал на все сто. Эдди подумал, что он буквально слышит чмокающие звуки, с которыми утекал контроль Кинга над собственными разумом и телом. И тут у Эдди мелькнула мысль, что в этот критический момент такой пустячок, как телефонный звонок, может изменить судьбы мира. Он поднялся и очень осторожно, стараясь не шуметь, пусть и болела раненая нога, направился к висевшему на стене телефонному аппарату. Обмотал провод вокруг руки и оборвал, с силой дернув.

– Роза, камень, ненайденная дверь, – согласился Кинг. – Такое мог написать Вульф, все так. Максуэлл Перкинс называл его «божественный воздушный колокольчик». Ты ушел, и как печалился по тебе ветер! Все эти забытые лица! О, Дискордия!

– Как пришла к тебе эта история, сэй? – тихо спросил Роланд.

– Я не люблю все эти Новые века… мерцающие магические кристаллы… толстенные тома, в которых нет ничего, кроме пустоты… но они называют это направлением, и это… какие при этом ощущения… как что-то в канале…

– Или на луче? – спросил Роланд.

– Все служит Лучу, – ответил писатель и вздохнул. Вздох этот ужасал своей грустью. И Эдди почувствовал, как по его спине побежали мурашки.

Стивен Кинг стоял в колонне пыльного послеполуденного солнечного света. Свет падал на его левую щеку, краешек глаза, ямочку в уголке рта. Свет выбеливал каждый волосок бороды, который оказывался на его пути. Кинг стоял в колонне света, и оттого смутный черный ореол выделялся более отчетливо. Дыхание его замедлилось, до трех-четырех вдохов в минуту.

– Стивен Кинг, ты меня видишь? – спросил Роланд.

– Хайл, стрелок, я вижу тебя очень хорошо.

– Когда те впервые увидел меня?

– Лишь сегодня.

На лице Роланда отразилось удивление, приправленное раздражением. Он явно ожидал услышать