В душе старлея ворохнулось давно забытое чувство, которое появлялось в далеком пионерском детстве, когда отряд пел тревожную песню: «А пуговки-то нету у правого кармана, и сшиты не по-русски широкие штаны… А в глубине кармана — патроны от нагана и карта укреплений советской стороны…» Вот как просто разоблачаются шпионы! И гремит горн в сердце советского мальчика, требует по-гайдаровски: «Поднимайся, барабанщик!» Можно спустя рукава нести службу, напиваться мутным «шилом» и ходить по бабам, но когда запахло изменой, надо выполнять свой святой долг, туг спирт, юбки и дружбу с коварным иудой — в сторону! Хоть и риск для жизни имеется, но обороноспособность страны важнее!

Ивашкин расстегнул кобуру и осторожно выглянул наружу. Никого. Перескочив через борт, он побежал было на пирс, но будто ударился о невидимую стену. Их там девять головорезов, пристукнут — и пикнуть не успеет… А может, и другие на базу проникли, того и гляди штаб захватят, связь отключат, вырежут всех под корень да как жахнут из шестнадцати пусковых установок! Его бросило в жар. Распахнув шинель, он развернулся и быстро пошел к штабу. Кречко знает, что и как делать, ему за это зарплату платят…

По дороге ничего подозрительного не встретилось, несколько матросов с удивлением посмотрели на взволнованного офицера: если бы не зажатый в кулаке патрон, он решил бы, что ему просто померещились всякие ужасы. Особиста в штабе не оказалось, Ивашкин позвонил на квартиру. Тот уже спал и долго не мог понять, что именно случилось.

— Сменный экипаж, с Чижиком? Ну? Так чего панику гнать?

Чувствуя себя дураком, старлей снова и снова излагал основания для подозрений. То ли окончательно проснувшись, то ли вспомнив, что коллега с корабля тоже говорил о многочисленных странностях последнего рейса «барракуды», Кречко наконец вник в ситуацию.

— Объявляй тревогу, дежурное отделение — к пирсу! Я сейчас буду…

Через минуту надрывно завыла укрепленная над штабом сирена, и в караульном помещении автоматы в мгновение ока повылетали из своих гнезд в пирамиде. Чтобы добежать до «барракуды», дежурному отделению требовалось десять минут.

Матрос второго года службы Сазонов чувствовал себя очень неловко. Кап-три Дисков приказал обо всех подозрительных событиях немедленно докладывать ему. Переносной телефон находится под рукой, технически исполнить распоряжение контрразведчика несложно. Однако могут ли считаться подозрительными действия хотя и временного, но командира?

Чижик подошел к матросу вплотную.

— Получен секретный приказ, корабль срочно перегоняется в другое место. Эти люди прибыли для доукомплектования экипажа.

В армии и на флоте у каждого есть свой уровень компетентности, выходить за который не принято. Не дело дизелиста обсуждать столь глобальные вопросы, как перегон крейсера. Конечно, по уставу часовой является лицом неприкосновенным и ответственным, ему сам черт не брат и Главком ВМФ не указ. Появились без всякого предупреждения неизвестные люди — клади их лицом на бетон и вызывай старшего начальника. Но старший начальник вот он, перед ним. К тому же устав — одно, а жизнь — совсем другое, особенно в последнее время, и даже двадцатилетнему парню это ясно.

Пауза затягивалась, и Чижик почти физически ощущал, как нарастает напряжение за спиной. От того, как себя поведет и что скажет круглолицый пацан, зависел успех операции. Впрочем, нет, зависела жизнь этого пацана.

— А куда мы пойдем? — по-мальчишески спросил Сазонов. Напряжение разрядилось.

— Когда надо будет, узнаешь, — именно так и должен ответить командир в подобной ситуации. — Давай на борт, мы отходим немедленно.

Списание на берег опять откладывалось. Чертыхаясь про себя, часовой принялся сматывать телефонный провод. Он нарушил правила несения караульной службы, не выполнил распоряжение контрразведчика Лискова, не проявил должной бдительности, пропустил на боевой корабль посторонних людей, словом, совершил целый ряд серьезнейших проступков. И тем самым спас себе жизнь. Парадокс состоит в том, что скрупулезное выполнение служебного долга неминуемо вело парня к немедленной смерти и безвозвратному нырку в стылую черную воду. Столь наглядная альтернатива ставит под серьезное сомнение все рассуждения о необходимости любой ценой соблюдать устав.

Неуклюжая фигура в нелепом балахоне и с телефоном под мышкой нырнула в люк у основания рубки. Чижик следом ступил на вертикальную стальную лестницу. Восьмерка лжеморяков быстро убрала сходни, потом семеро спустились в стальное чрево ракетоносца. Один остался у темной горловины, наблюдая за обстановкой на берегу.

В Центральном посту находились лейтенант Максимов и мичман Ивантеев. Оба удивленно уставились на Чижика и сопровождавших его незнакомцев.

— Получен приказ на переход, объявите по внутренней трансляции, — распорядился Чижик, становясь на место командира. Прибывшие с ним люди, не дожидаясь команд, сноровисто заняли места рулевого- сигнальщика, гидроакустика и радиста. Чувствовалось, что они хорошо знают свое дело.

— Начальству вечно неймется! — буркнул Максимов. — То одно придумают, то другое…

И нехотя сказал в микрофон:

— Внимание, поступил приказ на выход в море. Экипажу занять места по штатному расписанию.

И, осознав нелепость происходящего, повернулся к Чижику.

— У нас некомплект девяносто процентов! Какой может быть выход?

Тот пожал плечами, давая понять, что приказы, даже и идиотские, обсуждению не подлежат.

— БЧ-5 не обеспечена, я сам пойду к машине, — сказал лейтенант. — Среди прибывших механики есть?

Два лжеморяка молча двинулись за ним.

— Мною, капитан-лейтенантом Чижиком, принято командование, над крейсером «К-755». Объявляю контроль функционирования… — он сам удивился тому, что голос сохранил твердость.

Привычно зазвучали доклады о готовности. Рапорт получился неполным: целые боевые части не отзывались, потому что там просто не было личного состава. И если молчание БЧ-2 практического значения не имело, поскольку использование ракетного комплекса не входило в планы Чижика, то малочисленность группы механиков могла вызвать серьезные осложнения в дальнейшем. Впрочем, загадывать наперед сейчас не приходилось. Хорошо, что на ключевых местах люди имелись.

Сзади тяжело сопел Лисогрузов. Чижика его присутствие раздражало, возникшая антипатия усиливалась, и он чувствовал ответную волну неприязни.

Оживали приборы, завелся дизель. Чижик любил звуки просыпающегося корабля: мелкую вибрацию корпуса, легкий гул — словно вдалеке гудел огромный океанский лайнер, уносящий пассажиров в экзотическое кругосветное путешествие. Он любил и запахи лодки — металла и машинного масла, которые вскоре перестают ощущаться и воспринимаются как компоненты очищенного регенеративными установками до стерильности, до химической формулы, воздуха. За время похода к нему привыкаешь настолько, что на стоянках обычный атмосферный воздух поначалу пахнет сероводородом, напоминая об экологическом неблагополучии планеты. И тем не менее никакая живность на лодке жить не может. Дохнут попугаи и канарейки, щенки и котята… Только человек выдерживает перепады давлений и температур, замкнутое пространство и толщу воды над головой.

— Отдать швартовы! Люки задраить! — слегка потрескивающие динамики разнесли по отсекам очередную команду. Лисогрузов чуть качнул головой, и прикрывавший его со спины остролицый парень полез по трапу. Чем выше он поднимался, тем настойчивей становился непонятный поначалу звук, прорывающийся сквозь узкую горловину люка. Над морем ревела сирена.

— Что вы там чикаетесь?! — нервозно встретил сотоварища восьмой член бригады — приземистый кривоногий мужик с маленькими глазками на плоской физиономии. — Слышь — тревогу подняли! Потопят к долбанной матери!

Как огромный краб, он боком пробежал по черной резине и остервенело резанул ножом толстый канат. Остролицый пришел ему на помощь. Вой сирены тупым стеклом пилил по нервам, каждую минуту могли грохнуть выстрелы, клинки отскакивали и срывались с тугих пеньковых волокон.

— Хорошо не тросы, — тяжело выдохнул остролицый. Действительно, вдвоем они бы не смогли снять с кнехтов натянутые тросы толщиной с руку, тут надо действовать втроем-вчетвером…

Через несколько минут с канатами было покончено. По пирсу бежали автоматчики.