– Отлично, – бросил Егоров. – Бабочки есть?
Я отчетливо услышал ответ:
– Нет.
– Отлично, – повторил Егоров. – Повторяю, только двести! Другие варианты исключены.
– Понял, – донесся голос, мне показалось, что я уловил нотку озадаченности. – Обеспечу.
Джип несся стремительно, срезая углы, нарушая все правила. Десантник у пулемета казался деталью джипа. При самых крутых поворотах длинный ствол чуть покачивался, черный глаз высматривал жертву, в которую готов был выплюнуть струю раскаленного стального града. Я понимал, что это крупнокалиберный пулемет, из которого можно подбивать даже самолеты.
– Как ни странно, – сказал Егоров, – труднее всего оказалось сломить сторонников Анчуткина. Милиция сдалась, как только наш сонный военный министр выкатил на улицы танки, но анчуткинцы дерутся в самом деле… ну, по-русски.
– По-русски?
– Бесшабашно, – объяснил Егоров. – Мне трудно заставить моих парней стрелять в них. Даже в юсовцев, вы же видели… а анчуткинцы – это ж простые голодные работяги. Они дерутся, как дрались наши деды на баррикадах, когда затевали Октябрьскую революцию: с полным осознанием своей исторической правоты и уверенностью, что вот-вот осчастливят весь мир.
– Они сейчас где-то держат оборону?
– Большую часть уже перестреляли на улицах. Сам Анчуткин с ядром своей партии в несколько сот человек укрылся в Политехническом музее. Никто не ожидал, что так умело организует оборону!
– А танки?
Егоров скривился:
– Что могут танки в городе? Так, средство устрашения. Да еще прикрытие от выстрелов. Правда, из толпы так часто лупят по всем окнам, что там уже никто не показывается. Но держатся, черти!.. На приступ идти никому не охота. Мятеж ведь уже кончился, анчуткинцы, вообще-то, должны бы выйти с поднятыми руками…
Однако анчуткинцы держались еще и на второй день. С первого этажа их выбили, но со второго они забрасывали гранатами, вели огонь из винтовок и автоматов. Среди убитых опознали несколько бывших офицеров, Яузов ругнулся и велел отвести своих людей, не желая лишних жертв ни со своей стороны, ни со стороны такого противника, который, вообще-то, тоже свой.
Это был последний очаг сопротивления. Яузов расставил танки по всему городу, пустил военные патрули, что получили приказ расстреливать на месте каждого, кого застанут за грабежом или мародерством.
Меня не покидало смутное ощущение вины. Вместо Кремля я с утра отправился к музею. Теперь на подходах стояли милицейские патрули, из метро никого не выпускали, но народ прибывал из переулков, стоял гвалт, над головами потрясали винтовками.
Танки чуть отодвинулись, я, к удивлению, в группке военных узнал Коломийца, Сказбуша и даже Когана. Яузов прижимал к губам коробочку сотового телефона, бубнил приказы. Среди военных выделялся широкий красномордый гигант с генеральскими погонами, я узнал Сагайдачного, которого Кречет называл своим учителем. Сагайдачный без всякого микрофона руководил танками, взревывая так, что слышно было на другом конце все еще запруженной народом площади.
Я поздоровался со всеми, с Коломийцем обменялся долгим рукопожатием, да видят все, что ссора наша была нарочитой. Сагайдачный оглянулся, узнал, сказал вместо «здравствуйте»:
– Хорошо, сволочи, сражаются!
– Почему сволочи? – поинтересовался я.
– Если бы они так и в Чечне дрались!
Вокруг деликатно смолчали, старая рана генерала сочится кровью, а Коломиец проговорил жалобно:
– Надо их, по возможности… ну, не истреблять. Все-таки за Россию дерутся. Как понимают.
Сагайдачный прорычал:
– Патриоты, мать их…
– Националисты?
– Хрен их разберет. Теперь все Россию берутся спасать, даже жиды и арабы. Только еще аборигены Австралии что-то молчат. Да еще хохлы, как услышали «Бей жидов, спасай Россию!», сказали, что лозунг добрый, только цель поганая…
Грохот выстрелов внезапно стал слышнее. Похоже, какая-то группа пыталась прорваться, идя грудью на пулеметы десантного полка, что прибыл утром и занял первый этаж…
– Жаль, – сказал Коломиец с жалостью. – Все-таки гибнут люди.
– Что люди, – сказал я с горечью, – гибнут настоящие люди! Ведь не за деньги, не за дачи или счета в банке дерутся! За то, чтобы Россию сделать счастливой. Как понимают.
За нашими спинами загрохотало. На площадь ворвался бронетранспортер, подлетел к нашим танкам, лихо развернулся. Десантники повыпрыгивали, как шарики пинг-понга, и взяли машину в широкое кольцо. Последним неожиданно выбрался… Кречет!
Он на миг задержался на броне, в толпе узнали, заорали восторженно. Яузов подал руку, Кречет фыркнул, соскочил легко, только колени подогнулись едва не до земли.
