огурчика и рассолу. Русские в самом деле готовы вступить в бой и погибнуть с каким-то дикарским истерическим легкомыслием, которого не сможет понять американская цивилизация. Они уже нарываются на драку! Они ищут повод. И если мы его не дадим… это вы хотели сказать?.. то найдут сами.

На одном из островов Полинезии проснулся вулкан. Извержение случилось ночью, мощное и внезапное. Лавой и пеплом засыпало две крупные деревни, погибло триста человек, а когда горячим пеплом накрыло еще и два соседних острова, то от ожогов и удушья погибло еще около тысячи.

От этом сообщили газеты, информация прошла по телевидению. Я буквально видел, как нормальный россиянин, читая газету, покачивает головой, сочувствует, но еще больше соболезнует бездомной собаке, что вот уже второй год приходит на автобусную остановку, ждет хозяина. По-настоящему же его взорвет, когда наткнется на сообщение из зала суда, где только что закончилось слушание дела некоего Мамедова. Уроженца Дагестана, но не дагестанца, ибо нет такой национальности: в Дагестане живут больше сотни народов. Этот джигит был арестован по обвинению в изнасиловании пятнадцатилетней Оли, дочери школьной учительницы. Суд, однако, оправдал за недостатком улик, да и сами следователи признались журналисту, что очень трудно провести грань между настоящим изнасилованием и спровоцированным, когда жертва сперва набьется на половую связь, а потом, когда ей что-то не понравится, поднимает крик, что ее принудили.

Защита настаивала, что у школьной учительницы дети воспитаны иначе, чем у актрисы, но суд эти доводы не принял, как и то, что жертве еще не исполнилось шестнадцати. Суд кончился, как и ожидалось, торжеством наглеца, который на выходе из суда громогласно заявил, что будет и дальше трахать этих русских свиней, как и когда ему изволится. В зале были только родственники девочки да десяток коллег учительницы, все с одинаково постными физиономиями, скорбные, полные обиды на весь свет, что не ценят их самую важную на свете профессию и уже три месяца не выдают зарплату.

Информация о таком судебном процессе прошла по телевидению, попала в местные газеты. Бдительный Черногоров, который замечал все, что творилось на территории страны, ощутил, что дело не закончилось, установил негласный надзор. Как вскоре доложили, пятеро парней из «Русского единства» вооружились монтировками и с неделю ждали бравого джигита, ибо, когда закон спит, народ вправе брать закон в свои руки. Потом к дозору присоединились еще двое, но у этих подозрительно оттопыривались пиджаки, а держались в сторонке. Еще один дремал, положив руки на руль машины с работающим мотором.

Черногоров уже забыл о своем наказе, когда информация пришла совсем неожиданная…

Джигит появился совсем не с той стороны, откуда ожидали. Он шел не из дома, где в его квартире уже неделю не зажигался свет, а тащился к дому. Походка его была тяжелая, спина непривычно горбилась, плечи обвисли, а голову покрывала белая повязка.

Двое, которые явно с пистолетами, поспешно переместились, держались чересчур небрежно, но взгляды их были прицельными, а вожак из «Русского единства», чуя своих по духу, попросил:

– Ребята, сперва мы! Я хочу, чтобы он увидел, что его ждет.

Все пятеро сошлись, взяли джигита в кольцо, а когда тот заметил их, отступать было поздно. За его спиной двое, довольно ухмыляясь, взвешивали в руках монтировки. Вожак сказал с ненавистью:

– Ну, мразь… Получи!

Он коротко замахнулся, а второй с гоготом ухватился за повязку джигита, рванул:

– А почему не зеленая, хрен моржовый…

И осекся, а монтировка вожака застыла в воздухе. Голова джигита была обрита, а на красном воспаленном лбу пламенела огромная выжженная буква, похожая на «Н». Кожа вокруг буквы почернела и обуглилась, вздулась толстыми багровыми рубцами. Саму букву или знак выжгли так, что раскаленное тавро явно вдавили в лобную кость. Глаза джигита были воспаленные, красные, под ними повисли темные мешки. Он сильно похудел, совсем не напоминал того уверенного здоровяка, каким выходил из зала суда.

– Пошли вон, – процедил он с ненавистью. – А если такие храбрые, то выходите по одному…

Тот, который сорвал повязку, удивился:

– А когда вы впятером на одного нашего, тоже так говорите?

Он с размаха ударил монтировкой поперек живота. Джигит согнулся от резкой боли, парень замахнулся, намереваясь врезать по затылку, но вожак перехватил:

– Тюпа, погоди!..

– Ты чего? – удивился Тюпа. – Мы ж пришли с ним разделаться!

– Да, но кто это с ним разделался раньше?

– А мне плевать… Бейте его, ребята.

Сбоку ударили монтировкой под колени. Джигит слабо вскрикнул и завалился навзничь. Лицо его было перекошено от боли. Кто-то вдруг вскрикнул:

– А я знаю!.. Слышал, что эти чернозадые сами хотели выяснить… Ну, в их общине. Они ж, гады, живут в Москве, как в своем ауле!

Вожак прервал нетерпеливо:

– Что ты слышал?

– Я живу в доме, где эти чернозадые скупили два подъезда!.. Моя собака с ихними то гуляет, то дерется. Вот и слышал, они между собой гэлгэкали по-своему. А один молодой, что уже и языка не знает, все переспрашивал, ему и сказали по-русски, что надо, мол, выяснить правду самим, а потом… черт, забыл!.. Ага, суд шариата…

Вожак присвистнул. Парни стояли с монтировками наготове, ожидали, когда джигит приподнимется, как-то неловко бить лежачего, они ж не чернозадые, русские никогда не били лежачего, не били в спину…

Джигит явно понимал, что надо лежать пластом, не тронут… скорее всего, не тронут, а если поднимется, то на этот раз по голове врежут со всех сторон, разлетится, как спелая дыня, но гордость