Не убирая руки со спускового крючка, я снова перешел на легкую трусцу. От такой встряски плечо тут же отозвалось, требуя полного спокойствия. Но я продолжил издевательство над самим собой, понимая, что лучше так, нежели встреча с чем-то, чего мне действительно стоило опасаться.

Как бы вы себя повели, раздайся у вас за спиной обращенное к вам же «Мил человек», произнесенное таким убаюкивающее спокойным тоном, на который способен только некто, настроенный в данный момент весьма миролюбиво? Наверняка вначале расплылись бы в улыбке, а уж потом развернулись к незнакомцу, преспокойненько ожидая, а что же последует дальше.

А теперь сменим декорации. Представьте себе ту же ситуацию, но на Нагорной. Когда ваши нервы и так давно просятся к психотерапевту. И как? Улыбочка то не наползает. А первое, что, скорее всего, пришло б в голову — броситься в сторону, моля всех святых о том, чтобы вы, именно вы первым успели выстрелить. Ведь вам еще ж и развернуться то надо. Тогда как некто уже смотрит на вашу спину, которая является просто таки отличной мишенью для всякого, пускай даже отдаленно имеющего представление об оружие, и о том, как его следует использовать.

И только находясь в полете, до вас вдруг начинает доходить, что захоти этот кто-то убить вас, стал бы он вообще заговаривать. Да еще таким вот приветливым, спокойным голосом. Успеете ли вы, лихорадочно кляня себя за поспешность, сдержать свой первый порыв и не разрядить рожок автомата в, скорее всего, ни в чем не повинного человека?

Я успел. Надо сказать в последний момент. Палец дрогнул, но все же среагировал на импульс в виде приказа «отставить!», посланный ему сверху. Мое тело рухнуло, а моя боль, которая никуда, собственно, и не девалась, хлестнула, прошила меня насквозь.

— Твою мать!!! — заорал я, обращаясь и к той зловредной тетке и к незнакомцу, который, кстати, взирал на все мои поползновение с таким невероятным спокойствием, что мне отчего-то показалось, что он того. Да и как тут, в такой обстановке мозгами то не поехать. Мне даже ругаться дальше перехотелось. И я, растянувшись на полу, и ухватившись за плечо, лишь молча рассматривал того, кто так неожиданно появился ниоткуда.

Одет дедок был точно так же, как наряжаются иноки. Латанный-перелатанный балахон висел на его костлявом теле, как очень большого размера пиджак на вешалке. В обоих случаях требовалось нечто значительно большего объема, чтобы хоть как-то скрасить, дополнить это безрадостное уныние. Возраст я навскидку определил по окладистой, совершенно седой бороде, доходившей почти до пояса, и морщинистой руке, до бели в костяшках, вцепившейся в скрюченный посох, бывший некогда какой-то корягой. Судя по всему, он то и был его единственным оружием. Правда, что-то незнакомец мог припрятать в котомку, безвольной грудой повисшей на его плече. Но, это было не в счет. Главное, что в руках. А посох против автомата — смешно право слово.

Приглядевшись повнимательней, я заприметил, что, несмотря на кажущуюся немощь, старик совсем таким не является. Особенно выдавали его глаза. Открытые, чистые, а главное живые. Именно так смотрят на мир дети, которым всегда и до всего есть дело, и у которых, по их, конечно же, подсчетам, впереди целая вечность. Да и двигался дядя, как для его лет и палки, слишком проворно. Я и глазом не успел моргнуть, а он преодолел разделявшее нас расстояние, и подал мне руку.

— Такой молодой, а ужо на ногах не держисся — произнес он при этом, расплывшись в улыбке, и продемонстрировав наличие белых, как новехонький мелок, тридцати двух, (плюс-минус, всех же мне не сосчитать) зубов. По меркам метро большая замечу я вам диковинка. Сказывалось элементарное отсутствие зубной пасты и нормального питания. Под словом нормальное, я имею в виду овощи и фрукты, коих большинство из нас давным-давно не едали.

Я бережно, переживая, как бы ненароком и дедка не уронить, ухватился за протянутую мне ладонь. Зря старался. Потому как этот Божий одуванчик, с легкостью тяжелоатлета, подхватил меня и перенес в вертикальное положение. А потом нагнулся и поднял с земли мой рюкзак. Автомат, валявшийся обок, он, почему-то трогать не стал. Хотя, я это точно заприметил, глянул на него и даже потянулся за ним. Но моментально отдернул руку.

Мне же мешкать не стоило. Тем более, когда рядышком такой вот замаскированный Геракл нарисовался. Доверяй, но проверяй — вот основной принцип, по которому жило большинство жителей подземного мира. Поэтому я пригнулся, стараясь не спускать глаз с дедули, и поднял Абакан, как бы невзначай слегка направив оружие в его сторону.

— Не поможешь ли ты мне, милок? — дед и дальше, казалось, не замечал моей настороженности. Или, по крайней мере, делал вид, что не замечает.

— Чем же я помочь то могу? — ответил вопросом на вопрос. При этом я все же опустил дуло вниз. Вернее не я, а моя руку, сама по себе, повинуясь некоему внутреннему порыву, сделала это. — Да и нужен ли тебе… — тут же осекся, — вам такой помощник — указал на плечо. Свитер, испачканный кровью, и выпиравшая оттуда грубо наложенная повязка, наглядно демонстрировали истинное положение вещей.

— Да вдвоем все одно легше то путь держать — глазки дедка хитро прищурились, испещрив паутинкой мелких морщинок почти все лицо.

— А вы значит тоже на Севастопольскую? — поинтересовался. Параллельно я вдруг подумал, потирая раненное плечо, а как это ему удалось Нагорную миновать. С одним дрыном в руках супротив не в меру разгневанных бандюков. Но спросить об этом почему-то не решился, просто взяв на заметку, сей небезынтересный факт.

— Туды, родимый — кивнул. — И нам стоит поторопиться — он внезапно стер улыбку, настороженно оглядевшись вокруг. А мне показалось, что дед отлично видит и без фонаря. Что его взгляд проникает куда дальше той малости освещенного пространства. — Больно мы здесь задержались. Станция то и проснуться может — сообщил и, не дожидаясь моего согласия, бодро пошел прочь. Мой рюкзак он закинул себе за спину, милостиво избавив меня от лишнего груза, а заодно и от права выбора. Я, перекинув лямку Абакана через правое плечо, поспешно двинул следом.

Лишь когда мы отмахали от станции по моим подсчетам метров двести, дед немного сбавил шаг. Видать краем глаза подметил, что я за ним не поспеваю. И это было еще одной странностью, буквально вопящей о том, что незнакомец совсем не тот, за кого себя выдает. Ведь, несмотря на мои проблемы со здоровьем, я все же был значительно моложе, а значит, это он должен был бы меня нагонять, а не наоборот.

«Только внешне» — теперь уже уточнил для себя. — «Кстати, имени то его я так и не спросил» — пришла вдогонку еще одна, слегка запоздалая мыслишка. — «Да и мое его не сильно то интересовало».

И хотя в метро уже давно почти не существовало никаких правил приличия, и все было подчинено лишь одному-единственному, свойственному скорее животному миру, желанию выжить, мы, скорее по привычке, чем из острой необходимости, все же представлялись друг дружке. Чаще всего, именуя себя вымышленными, приобретенными здесь, именами, кличками. Потому что настоящие, данные нам при рождении, большинству было слишком тяжело вспоминать. Ведь мозги сразу, словно подчиняясь некоему инстинкту, проводили аналогию с родными и близкими, мгновенно возвращали в прошлое, окутывая неимоверной, всепоглощающей болью. Вгоняя в депрессию. Мешая жить. Вот и старались все забыть, стереть из самых потаенных ячеек памяти малейшее упоминание об истинном себе, сознательно разрушая тот хилый мостик, по которому еще под час можно было бы заглянуть в прошлое. Будь на то желание.

— Меня зовут Обходчиком — сказал я, поравнявшись с дедом и немного отдышавшись.

— А меня уж давно все Дедом кличут. Так что я свое имя то запамятовал — заметил попутчик, будто в подтверждение моим мыслям. — Дед он и есть.

— А лет то вам сколько? — меня от самого начала интересовал этот вопрос.

— А шут его знаеть. Кхе, кхе — я, всполошившись, подумал, что он закашлялся, но оказалось, что это у него такой смешок. — Я еше до того, как жахнуло, дедом числился — «ага, так я тебе и поверил». Но все же решил замять с дальнейшими расспросами на эту тему.

Надо заметить, что я как-то незаметно позабыл о боли, и теперь шел вровень со стариком. А на душе