– Ну, он же ваш ребенок.

– Что вы имеете в виду под 'он'? Это не он, это оно. Что же, когда ему будет лет десять, я должен буду выводить эту 'вещь' в Центральный парк и играть с ним в бейсбол? Должен приглашать друзей и родственников, чтобы они посюсюкали над ним? Такого ли семейного наследия ждет Сэм?

Пат снова налил себе виски, и на этот раз на целых четыре пальца. Врач накрыл рукой его стакан.

– Послушайте, – сказал он. – Мне надо идти, но я бы не хотел, чтобы вы тоже впали в ненормальное состояние. С вами произошла большая трагедия. Никто не знает, кого здесь винить. Вы не можете винить ни себя, ни ее. Это просто произошло.

– Да, Божья воля, как говорит Констанца, верно?

Пиледжи пожал плечами:

– Я не очень религиозен, но по сути дела такое объяснение ничем не хуже других.

Эсперанца, которая теперь постоянно находилась в доме, проводила врача, а Пат налил себе еще на четыре пальца виски. Сам он почти уже не верил в Бога, но у него было неприятное ощущение, что его действия в последние месяцы беременности могли каким-то образом вызвать эту катастрофу, и, судя по тому, что сказал врач, это было возможно.

Через четыре недели Констанцу отпустили домой с условием, что она будет находиться под постоянным наблюдением сестры. Сестру, Марго Ортен, нашел Пиледжи. Ей было лет тридцать пять, у нее были длинные прямые светлые волосы и блестящая, грубая кожа лица.

Мисс Ортен поместили в маленькой комнате рядом со спальней Констанцы, которую планировали сделать детской. Кроватку ребенка поставили рядом с кроватью Констанцы, которая отказывалась спать отдельно от него. Она укладывала его рядом с собой, и он лежал, испуская звук, более похожий на писк животного. Если Пат еще не был достаточно пьян, ложась спать, то этот писк заставлял его снова спускаться в свой кабинет, чтобы добавить нужное количество спиртного.

Переживания странным образом усилили красоту Констанцы. Ее глаза приобрели лихорадочный блеск, который можно было принять за страстность, губы без косметики стали краснее, чем раньше. В то время как лицо было мертвенно-бледным, на щеках играл розовый румянец, усиливавший ее кукольную красоту.

В те дни Конни обычно не надевала верхнюю одежду и не выходила из дома. Хозяйством занималась Эсперанца, которой по мере возможности помогала мисс Ортен. Кроме родственников, мало кто приходил в дом, если не считать отца Бернарда Донато из обители Святой Агнесы, который по меньшей мере час в день беседовал с Констанцей, держа ее за руку.

Пат, чувствуя вину или впадая в сентиментальное настроение от алкоголя, иногда пробовал говорить с Конни, но она или холодно избегала разговора, или колола его замечаниями по поводу его занятий.

– Зачем сюда все время ходит этот придурковатый священник? – однажды сердито спросил ее Пат. – Ты видишь, что сделали твои молитвы Святой Терезе!

Он махнул стаканом в сторону ребенка, бессмысленно уставившегося в потолок.

– Я больше не молюсь Святой Терезе. Я молюсь Святой Марии Горетти.

– Надеюсь, она послужит тебе лучше, чем предыдущая, – сказал Пат, выходя.

Несколько раз он пытался ее поцеловать – не для удовольствия, а просто на ночь, но Констанца всегда отворачивала голову, так что поцелуй неуклюже попадал в висок.

Однажды Пат взял требник, лежавший у кровати Конни, и из него выпала вырезка из журнала 'Тайм'. Пожелтевший листок, казалось, был двухгодичной давности. В статье было написано:

МАЛЕНЬКАЯ МУЧЕНИЦА

На прошлой неделе в Риме, впервые в истории, мать присутствовала на канонизации своей дочери в святые. На особо почетном месте, рядом с папским троном, сидела восьмидесятишестилетняя Ассунта Горетти со своими двумя сыновьями и двумя дочерьми и рыдала: 'Доченька, моя маленькая Мариэтта'.

В 1902 году девятнадцатилетний Алессандро Серенелли попытался изнасиловать Марию Горетти – одиннадцатилетнюю дочь бедных испольщиков с Понтинских болот, что к югу от Рима. Она сопротивлялась ему даже тогда, когда он нанес ей несколько смертельных ран. Умирая, Мария простила Серенелли и пообещала, что будет молиться за него в раю. За свое преступление Серенелли пропел двадцать семь лет в тюрьме и сейчас является подручным в капуцинском монастыре, присматривая за свиньями. День канонизации Марии он провел в молитвах, более усердных, чем всегда.

Снабженный восковой маской скелет Святой Марии доставлен в Рим для публичного почитания. Призывая мир следовать примеру 'маленькой мученицы от чистоты', Папа Пий XII спросил Присутствующую в толпе молодежь, станут ли они сопротивляться любым посягательствам на их добродетель. 'Si!' – крикнули они хором.

– Бог мой! – воскликнул Пат, прочитав статью. – И это та Святая Мария, которой ты молишься?

– Она – моя личная святая, – серьезно ответила Констанца.

Пат пошел в свой кабинет, напился и спал в ту ночь на кожаном диване.

На следующий день, когда ребенок дремал в кроватке, Пат попытался заняться с женой любовью, но ему просто не с чего было начать. Если он брал ее за руку, она ее раздраженно отнимала, если гладил по плечу, – отстранялась.

– Конни, что ты делаешь? Это сумасшествие, – сказал он, – Мы женаты. Я не могу так жить!

– Ты найдешь удовольствие где-нибудь в другом месте, – ответила она. – Разве не мало тебе одной Божьей трагедии?

Пат сердито выскочил из комнаты и пошел в кабинет, где стал смотреть по телевизору игру и выпил целую бутылку виски. Он слышал, как наверху сестра Ортен принесла Констанце стакан теплого молока и таблетку секонала и переложила ребенка в кровать.

Через несколько минут сестра с распущенными длинными светлыми волосами спустилась вниз. Пат