Новый год Пат проводил в одиночестве, попивая виски и глядя на Гая Ломбарде по телевизору. У него было множество приглашений, но он знал, что если уйдет в эту ночь, Конни будет возмущена. Немного выпив, Пат решил зайти к ней. Открыв бутылку Асти Спуманте, он поставил ее на поднос вместе с двумя охлажденными стаканами и без пятнадцати двенадцать вошел в ее комнату.

– Счастливого Нового года, дорогая, – сказал Пат.

Конни тупо посмотрела на него, и он понял, что она уже приняла успокоительное. Осторожно поставив поднос у кровати и налив вина, Пат дал ей стакан. Она подняла его, тупо на него глядя, стакан наклонился, и немного пенистого вина пролилось на ее бледную грудь. Пат промокнул ее салфеткой, как ребенка, и ощутил возбуждение при виде этой все еще крепкой груди и безукоризненной кожи. Подняв стакан, он чокнулся в ней и еще раз сказал:

– Счастливого Нового года.

Конни пила вино, ничего не говоря, но глядя на него поверх стакана.

– Послушай, – сказал Пат, – это был тяжелый год, но были же и хорошие события. Я получил повышение, и скоро у меня будет степень юриста. У нас здесь прекрасный дом...

Пока он говорил, Кон ни допила вино, поставила стакан на ночной столик и скользнула под одеяло, натянув его до подбородка. Пат, осекшись, допил вино и сказал:

– Что же, спокойной ночи и счастливого Нового года.

– Ты бы выключил верхний свет, когда будешь уходить, – попросила Конни, и Пат так и сделал.

Когда он выходил из темной комнаты, Конни горько сказала ему вслед:

– Маленький Себастьян тоже говорит: 'Счастливого Нового года'.

Из своего кабинета Пат позвонил Элли Фогель и, к его удивлению, она оказалась дома и была одна. Схватив бутылку шампанского, он сел в свой 'линкольн' и поехал в Вилледж. Элли ждала его, лежа голой в кровати.

Встав, Элли достала из холодильника красную икру, крекеры и плавленый сыр и поставила пластинку с музыкой Вивальди. Пат ни о чем не думал, а просто наслаждался моментом – не самый худший способ встречи Нового Года.

К своему дому Пат подкатил около десяти часов утра, чувствуя себя очищенным, отдохнувшим и совершенно измотанным – Элли мало чем отличалась от своих растений-хищников. Он сделал остановку на Бродвее у открытого маркета, чтобы купить апельсинов и свежего итальянского хлеба с семенами сезама. Придя домой, он сложил все это на кухне. Собираясь идти наверх, Пат услышал какие-то звуки из своего кабинета и заглянул в него. Конни стояла там в своем шерстяном купальном халате с распущенными по плечам волосами. Она смотрела через окно в сад.

– Что ты делаешь, детка? – спросил он. – Ты чувствуешь себя лучше?

Она обернулась:

– Я подумала, что могла бы прибрать в кабинете. Здесь такой беспорядок.

Но Пат заметил, что она не взяла с собой ни швабры, ни пылесоса.

'Ладно, – подумал Пат, – по крайней мере, она начинает проявлять хоть какой-то интерес. Может быть, это хороший знак'.

Осенью 1954 года принесли письмо, написанное крупным, округлым почерком Китти Муллали. Оно пришло из Пасадены и было адресовано им обоим. Пат открыл и прочитал его перед тем, как нести наверх. Китти писала, что в последнее время много работает в театре и у нее было несколько ролей без слов в кино, но ей надоело побережье и она возвращается на восток, чтобы попробовать себя в одном второстепенном театре, который стал испытательным полигоном для актеров. Конни, прочитав утром письмо, обрадовалась этим новостям. В этот день она была более уравновешенной и веселой – такой ее Пат давно уже не видел.

– Хотелось бы знать, когда она сюда приедет, – сказала Конни. – Я думаю, она перед отъездом нам позвонит. Мы не будем писать ей туда. К тому времени, когда дойдет наше письмо, она уже уедет.

Впервые за многие месяцы Констанца говорила и думала ясно. Возбужденно повернувшись к Пату, она воскликнула:

– Интересно, будет ли она снова встречаться с Реганом, ведь он сейчас в Нью-Йорке. Ты его не видел?

– Нет. Мы с ним не контактировали.

После той ночи много лет назад Пат с Реганом больше не встречались, но Дойл прислал рождественскую открытку, вероятно, только ради Конни.

Вернувшись, Китти опять поселилась в своей квартире, которую сдавала во время отсутствия в Нью- Йорке, и через месяц получила роль дублера в 'Трехгрошовой опере' в Театре Делю на Кристофер- стрит.

Несколько раз Китти приходила к ним на ленч, но почему-то тогда, когда Пат был на дежурстве. 'Не делает ли она это намеренно?' – думал он. Он звонил ей несколько раз, но ни разу не дозванивался и оставлял ей сообщения на автоответчике. Она иногда звонила им домой, и так получалось, что всегда ей отвечала Конни.

Наконец однажды ранним утром Пат дозвонился до Китти, ее голос был еще хриплым со сна.

– Китти, это я, Пат, – сказал он.

– Я слышу, – сонно проговорила она. – Как дела?

– Представляю, чего ты наслушалась. Странно, но ты столько раз была у нас, а я тебя еще не видел.