— Совсем недавно вы сказали, что не хотите, чтобы я уходил. Почему? — спросил Гриссел, но рот у нее был набит пиццей. Чтобы ответить, ей пришлось сначала прожевать.

— Вы — первый человек, которого я увидела сегодня, — сказала она, не поясняя, что имеет в виду. Гриссел видел, что она изо всех сил сдерживается, чтобы не заплакать.

Он понял ее. Мысленно представил, как прошел у нее день. Девочку так и не нашли, возможно, она мертва. Она сама не своя от тревоги и сомнений. Наверное, ей страшно еще и потому, что сняли охрану. Она одна в четырех стенах.

— Извините.

— Вам не за что извиняться. Я сама виновата. Во всем.

— Зачем вы так?

Кристина ван Роин закрыла глаза.

— Если бы я не была шлюхой, я бы никогда не встретила его.

Первым его побуждением было спросить ее, почему она стала шлюхой.

— Нет, никакой связи тут нет, — сказал он.

Кристина покачала головой, не открывая глаз. Ему захотелось подойти к ней и положить руку на плечи. Он не двинулся с места.

— Это вопрос психологии, — продолжал он. — Мы часто наблюдаем такое. Жертвы или их родственники во всем случившемся обвиняют самих себя. Вы не можете отвечать за поведение другого человека.

Она не ответила. Гриссел посмотрел на остатки пиццы в коробке, отодвинул тарелку и вытер руки бумажной салфеткой. Потом покосился на хозяйку квартиры. Она была в джинсах. Сидела на стуле, поджав под себя босые ступни. Длинные светлые волосы наполовину закрывали лицо. Что он может ей сказать? Что мог бы сказать кто-то ему, если бы похитили его ребенка?

— На самом деле я приехал к вам для того, чтобы рассказать вам кое о чем другом.

Она открыла глаза.

— Не хочу слушать дурные новости.

— Не думаю, что новость плохая. Просто я считаю, что вы имеете право ее знать. Вам известно о мстителе, которого газетчики прозвали Артемидой?

Она резко мотнула головой, отбросив волосы со лба, и сказала:

— Да. Мне бы хотелось, чтобы он пришел и убил Карлоса.

Она произнесла эту фразу со вполне понятной ненавистью.

— Дело Артемиды веду я. И я хочу использовать Карлоса для того, чтобы поймать его.

— Как?

— Нам известно, что он подбирает жертв после того, как о них напишет пресса. Об их преступлениях. Сегодня мы сообщили газетчикам массу информации о Карлосе. О том, как он… похитил Соню. О том, что он крупный наркобарон. Мы считаем, сведения привлекут убийцу с ассегаем.

— А потом?

— Вот почему еще мы так пристально следим за Карлосом.

Она ответила не сразу. Он видел по ее лицу, по прищуренным глазам, по сжавшимся губам, что она напряженно думает.

— Значит, дело не в Соне, — сказала она.

— Нет, в Соне. Есть все основания полагать, что он приведет нас к ней.

Грисселу очень хотелось говорить убедительнее, но он испытывал чувство вины. Он ведь сообщил Сангренегре, что они намерены делать. Сегодня утром в суде он посмотрел Карлосу в глаза и подкрепил свое сообщение: ты наживка. Карлос никуда не денется, потому что знает, что за ним следит полиция. Вероятность того, что колумбиец укажет местонахождение девочки, равна нулю.

— Я вам не верю.

Угадала ли она по его тону, что он лжет?

— Сегодня утром мой чернокожий напарник беседовал с психологом. Психолог сказала: такие люди, как Карлос, всегда возвращаются к… похищенным. Даю вам слово. Это правда! У нас есть шанс. Это возможно. Не могу поклясться, что так и будет, но такое вполне возможно.

Выражение ее лица изменилось; ненависть ушла. Он понял, что она сейчас расплачется.

— Это возможно, — повторил он, но его усилия оказались тщетными.

Она закрыла лицо руками и сказала:

— Оставьте его. Пусть убьет Карлоса!

Плечи ее дрогнули.

Больше он не мог этого выносить. Вина и жалость толкнули его к ней. Он положил руку ей на плечо.

— Я понимаю, — произнес он.

Она покачала головой.

— У меня тоже есть дети, — сказал он и вдохнул ее запах — духи и слабый запах пота.

Он присел на ручку кресла. Положил руку ей на плечо. Легко похлопывал ее пальцами по затылку. Он чувствовал себя по-дурацки, потому что она не отстранилась.

— Я понимаю, — повторил он.

Она шевельнулась; он почувствовал, что она обмякла. Потом она ткнулась в него головой и, обхватив за пояс, зарыдала.