наркодельца, каким она себе его представляла. И говорил по-другому.

— Меня всегда забавляло слово «барон».

— Так вы?..

— В молодости я бы ответил вам и аргументировал свой ответ, мисс Хили. Я бы сказал, что удовлетворяю потребность людей убежать от действительности. Что я просто бизнесмен, который поставляет товар, на который существует огромный спрос. Но с возрастом все мы мудреем. Среди прочего я — поставщик. Нелегально ввожу в страну запрещенные вещества и препараты и торгую ими. Я паразитирую на человеческих пороках. — Арендсе говорил негромко, без сожаления, просто констатировал факт.

Аллисон была поражена.

— Но зачем?

Он улыбнулся ей, как добрый дедушка — несмышленой внучке, задавшей глупый вопрос.

— Давайте обвиним во всем апартеид, — сказал он и тихо рассмеялся. Потом заговорил с акцентом жителей Кейп-Флэтс: — Стечение обстоятельств, дорогая моя. Каждый получает по заслугам.

Аллисон изумленно покачала головой.

— Вы, наверное, многое можете порассказать, — сказала она.

— Когда-нибудь в мемуарах. Но вернемся к настоящему, мисс Хили. Что вы хотите узнать о Крошке Мпайипели?

Аллисон открыла блокнот. Рассказала о заявлении министра, о ее словах, что Мпайипели — падший герой, который поставил свои таланты на службу не той стороне. Она прервалась, увидев официанта, который принес чай и кофе. Арендсе спросил, будет ли Аллисон чай с молоком, и сам налил молока ей в чашку. Себе в кофе он тоже налил молока и положил три ложки сахару. Отпил глоток, попробовал, не горячо ли.

— Вчера вечером ко мне заявлялись разведчики. Засыпали меня вопросами, при этом вели себя очень нагло и самоуверенно. Интересное дело! С одной стороны, у нас все изменилось, но с другой — все осталось по-прежнему. Разве что рынок захватили нигерийцы. Как прикажете зарабатывать на жизнь? Тем не менее вчера и сегодня, когда имя Крошки появилось в новостях, я задумался… Я много думал о нем. В моем деле навидаешься всякого. Учишься видеть истинную природу людей — видеть человека таким, какой он на самом деле, а не таким, каким он пытается себя представить. А Крошка… В тот самый миг, когда он вошел, я сразу понял, что он отличается от других. Я понял, что для него эта работа — временное дело. Телом он был с нами, но не душой. Сначала я думал: все дело в том, что он — коса, а затесался в мир, где властвуют цветные. Среди нас он словно рыба, выловленная из воды. Но теперь я понимаю, что все было не так. В глубине души он никогда не был силовиком. Он воин. Боец. Триста лет назад он бы сражался с врагами с копьем и щитом; прорывался бы вперед, хотя кругом падали его товарищи, продолжал колоть и наносить удары, пока все вокруг не превратилось бы в кровь, пот и смерть. — Арендсе опомнился. — Извините меня, дорогая, в душе я романтик!

— Ему часто приходилось… применять насилие?

— Вот так вопрос! Что такое насилие? Мы все применяем насилие, такова наша особенность как биологического вида. Страсть к насилию дремлет у нас в глубине души, словно спящий вулкан. И прожить всю жизнь без единого извержения удается немногим счастливчикам.

— Тобела Мпайипели был более склонен к насилию, чем средний человек?

— Что вы пытаетесь доказать? — спросил Арендсе, видимо начиная сердиться.

— Вы видели сегодняшний «Аргус»?

— Да. Там пишут, что он герой войны.

— Мистер Арендсе…

— Орландо.

— Орландо, спецслужбы гоняются за этим человеком по всей стране. Если он — опасный преступник, склонный к насилию, их действия получают совершенно другой смысл. А они всерьез решили поймать его. Народ хочет знать правду.

Орландо Арендсе поморщился, отчего морщины у него на лице проступили четче.

— Мисс Хили, вы, журналисты, стремитесь все разложить по полочкам, на каждого человека и каждое явление навесить ярлык. Но нельзя навешивать ярлыки на людей. Мы все не плохие и не хорошие. В каждом есть немного и того и другого. Нет, не так. В каждом много и того и другого.

— Но не все становятся убийцами или насильниками.

— Конечно. — Арендсе вертел в руке пакетик с сахаром. — Крошка никогда не стремился к насилию. Поймите меня правильно. Он был крупным, здоровым. Рост под два метра. Представьте, что вы — мелкий дилер и живете в Кейп-Флэтс. Когда к вам вваливается такой чернокожий здоровяк, ему достаточно посмотреть вам в глаза. Не обязательно даже что-то говорить. Все видели в его глазах свою судьбу. И меньше всего им хотелось провоцировать его. Ему чаще всего достаточно бывало одного взгляда.

— Но все же… Он когда-нибудь прибегал к насилию?

— Вижу, вы не успокоитесь, пока не услышите тот ответ, которого ждете!

Аллисон Хили покачала головой, но Арендсе продолжил, не дав ей возразить:

— Да, иногда он прибегал к насилию. А чего вы ожидаете в нашем-то деле? Но помните: он никогда не нападал первым. До того, как нас вытеснили нигерийцы, захватить рынок пытались русские. А они — расисты. Однажды Крошка так отделал парочку русских, что дело кончилось реанимацией. Меня там не было, мне только рассказывали, что произошло. Мои люди говорили шепотом, выкатив глаза, как если бы увидели что-то сверхъестественное. Он отделал их жутко. Как следует отделал. Но наблюдатели больше всего были потрясены тем, что он, по их словам, наслаждался происходящим. Как будто он только в те минуты жил по-настоящему.

Аллисон начала торопливо записывать, боясь что-нибудь упустить.

— Но, если вы собираетесь выставить его безжалостным убийцей, вы совершите ошибку. В нем было много хорошего. Как-то зимней ночью мы поехали в город, в квартал красных фонарей. Собирали, так сказать, плату с наших подопечных. Крошка все косился на уличных мальчишек — их там вертелось человек двадцать-тридцать. А потом собрал их всех, отвел в ресторанчик «Шпора» и сказал управляющему, что у них всех день рождения. Велел накормить до отвала и еще приказал официантам спеть «С днем рождения». В общем, устроил им праздник.

Аллисон перестала писать и посмотрела на своего собеседника.

— В те дни он сделал выбор. Он сам пришел устраиваться к вам на работу. Не понимаю, зачем ветерану «Копья нации» охранять наркобарона.

— Дело в том, что вы никогда не были ветераном «Копья нации» и никогда не оказывались без работы в новой Южной Африке. Если вы посвятили всю свою жизнь борьбе с апартеидом и победили, вы, вполне естественно, ждете награды. Это вполне по-человечески; это у нас в крови. Свобода как таковая — награда эфемерная. Ее нельзя потрогать, подержать в руках. Однажды утром вы просыпаетесь, и вы свободны. Но вы живете в том же вшивом пригороде, похожем на гетто, что и вчера, вы так же бедны, и ваши родные так же унижены, как и раньше. Свободой сыт не будешь. На свободу не купишь ни дома, ни машины.

Арендсе отпил большой глоток кофе.

— Мадиба был нашим пророком Моисеем. Он привел нас в Землю обетованную, но в ней не оказалось ни молока, ни меда.

Он поставил чашку на стол.

— Вот примерно так. — Он мягко улыбнулся. — Не знаю, что вам еще сказать. Вы ищете настоящего Крошку, но, по-моему, его никто не знал как следует. Могу добавить только одно: пока он на меня работал, он ни разу не опоздал и ни разу не заболел; он не пил и не прикасался к нашему товару. Женщины? Да, женщины у него были. Крошка — мужчина. У него есть определенные потребности. Молодые девки сходили по нему с ума, бегали за ним. Но он никогда не попадал в неприятности. В общем, могу сказать, что телом он был на работе, а душой — где-то в другом месте. — Орландо Арендсе задумчиво покачал головой. — Был один случай с французами… Как-то мы гуляли по городу и наткнулись на туристов, французов. Наверное, они заблудились — разглядывали карту и лопотали по-своему. Они обратились ко мне на ломаном английском — искали какое-то место. Я не успел и глазом моргнуть, как большой черный Крошка начал болтать по- французски, как будто там родился. У меня на глазах он совершенно преобразился, у него все стало другое