Ты одобряешь стихи, что бегут не по гладкой дороге,
А, спотыкаясь, летят по каменистым тропам;
И меонийца поэм тебе представляется выше
«Се Луцилия столп, зде почиет Метрофан».
Все, чем Пакувия там или же Акция рвет.
Хочешь, Хрестилл, чтобы я подражал твоим древним поэтам?
Пусть я погибну, когда мерзостей ты не знаток.
В этой могиле лежит дитя Эолиды, Канака,
Крошка, которой пришлось семь только зим пережить.
Что за напасть, что за зло! Ты, однако, готовый заплакать,
Путник, не сетуй на то, что она мало жила.
Севшей на нежных щеках, был ее лик искажен.
Были и сами уста изъедены злою болезнью,
И не достигли костра целыми губы ее.
Если стремительный лёт судьбы ее был неизбежен,
Смерть же спешила пресечь языка ее милые звуки,
Чтоб неспособен он был строгих богинь умолить.
Вздор говорит, кто тебя, Зоил, считает порочным:
Ты не порочен, Зоил, ты — воплощенный порок.
У Феодора-певца приют его пиэрийский
Отнял огонь. Каково, Музы и Феб, это вам?
О преступленье, о срам, о позор для богов величайший!
С домом-то вместе не смог домохозяин сгореть!
То, что ты злобствуешь так и везде мои книжки поносишь,
Я извиняю тебе: прав ты, залупа-поэт.
Мне безразлично и то, что стихи мои унижая,
Ты их крадешь у меня: прав ты, залупа-поэт.
К мальчику ты моему лезешь, залупа-поэт.
Что запираешься ты, Громовержца мне храмом божишься?
Врешь ты, залупа! Божись мне Анхиалом своим.
Каждый раз, когда, Флакк, целуешься ты с сосунами,
Думай, что ты опустил голову в ванну для ног.
Марция влага, не Рейн здесь струится, германец, зачем же
Мальчику ты не даешь выпить обильной воды?
Варвар, не смей, от воды победителя прочь отстраняя
Граждан, напиться давать лишь побежденным рабам.
В ночь я могу четырежды, но и в четыре-то года,
Право, с тобой не могу я, Телесилла, хоть раз.
От целовальщиков, мой Флакк, спастись негде:
Бегут навстречу, ждут тебя, теснят, давят
Всегда и беспрестанно там и сям, всюду.
Ни язва злая, ни прыщи твои с гноем,
Ни губы, что испачкал жирной ты мазью,
Ни капля с носа не спасет тебя в холод.
Целуют и в жару, и если ты мерзнешь,
И коль невесту целовать идешь — тоже.
Проникнет целовальщик через все щелки.
Ни консулат, ни трибунат, ни шесть фасций,
Ни прут в руке надменной, ни крикун ликтор
Прогнать не в силах целовальщиков этих.
Пускай в курульном кресле ты народ судишь,
Все ж целовальщик и сюда к тебе влезет.
Тебя в слезах, в ознобе целовать будет,
Он поцелует, хоть зевай ты, хоть плавай,
Кого не хочешь целовать, возьми другом.
Только со стула встаешь (я сам замечал это часто),
Как залезает тебе, Лесбия, туника в зад.
Вытащить правой рукой пытаясь и левой рукою,
С плачем и стоном назад ты вырываешь ее:
И, попадая туда, как в Кианеях сидит.
