Тридцать четыре с тех пор уже собраны летние жатвы,
Как вы Церере пирог сельский несли без меня;
Жил пока я в стенах прекраснейших Рима-владыки,
Если любезно меня принимаете вы, я приеду,
Если же ваши сердца черствы, уж лучше вернусь.
Флаву нашему спутницей будь, книжка,
В долгом плаванье, но благоприятном,
И легко уходи с попутным ветром
К Тарракона испанского твердыням.
И Салон свой, и Бильбилы высоты,
Пять упряжек сменив, увидеть сможешь.
Спросишь, что поручаю я? Немногих,
Но старинных друзей моих, которых
Тотчас, прямо с дороги ты приветствуй
И еще поторапливай ты Флава,
Чтоб приятное он и поудобней
Подыскал мне жилье недорогое,
Вот и все. Капитан зовет уж грубый
И бранит задержавшихся, а ветер
Выход в море открыл. Прощай же, книжка:
Ожидать одного корабль не станет.
КНИГА XI
Ты куда, ты куда, лентяйка книга
В необычном сидонском одеянье?
Неужели к Парфению? Напрасно.
Неразвернутой выйдешь и вернешься:
Было б время, своим служил он Музам.
Не сочтешь ли себя и тем счастливой,
Что ты в худшие руки попадешься?
По соседству ступай, в Квиринов портик:
Ни Помпей, ни девица Агенора,
Или первого судна вождь неверный.
Двое-трое там будут, кто откроет
Вздор, который одним червям годится,
О наезднике Скорпе с Инцитатом.
Брови угрюмые, взгляд исподлобья суровый Катона,
Да и Фабриция с ним, пахаря бедная дочь,
Спеси личина и с ней лицемерная благопристойность,
Что моему существу чуждо, — ступайте вы прочь!
Так нам при Нерве теперь можно и любо кричать.
Строгие люди пускай изучают корявого Сантру,
Мне же нет дела до них: эта вот книга — моя.
Рад Пимплеиде моей не один только Город досужий,
И не для праздных ушей я сочиняю стихи.
Нет, и в морозном краю у гетов, под знаменем Марса,
Книгу мусолит мою центурион боевой.
Что мне? Не знает о том вовсе мой тощий кошель.
Ну а какие бы мог писать я бессмертные свитки,
Что за сражения петь на пиэрийской трубе,
Если бы нам божества вернули Августа с неба
Лары фригийцев и все святыни, что Трои наследник
Спас от пожара, не взяв Лаомедонта богатств,
Золотом в первый раз написанный вечным Юпитер,
Ты, о сестра, ты отца вышнего мудрая дочь,
Внес имя Нервы, — всех вас я благочестно молю:
Этого нам сохраните вождя и сенат сохраните!
Да соблюдает сенат нравы его, он — свои.
Ревностно ты справедливость блюдешь и законность, о Цезарь,
Так же, как Нума, но был Нума при этом бедняк.
Трудное дело не дать одолеть добродетель богатству,
Крезов собой превзойдя множество, Нумою быть.
Если порожней могла б роща Элизия стать,
Чтил бы тебя и Камилл, необорный ревнитель свободы,
Да и Фабриций бы сам золото принял твое;
