В горе пусть сломит свои идумейские пальмы Победа,
Голую грудь ты, Успех, бей беспощадной рукой!
Честь пусть изменит наряд, а в жертву пламени злому
Слава печальная, брось кудри с венчанной главы!
Ты умираешь и вот черных впрягаешь коней,
На колеснице всегда твой путь был кратким и быстрым,
Но почему же так скор был и твой жизненный путь?
Вот уже Тирский Телец оглянулся на Фриксова Овна,
И уступает зима место свое Близнецам;
Радостен луг, зеленеет трава, зеленеют деревья,
И Филомелы звучит грустный по Итисе плач.
Римом! О солнце! Какой в тунике мирный покой!
О вы, леса! О ручьи! Полоса прибрежия с влажным
Плотным песком и морской блещущий Анксур водой!
И не одна пред тобой волна открывается с ложа:
Но ни театров там нет Марцелла, Помпея, ни терм нет
Трех, да и нет четырех форумов, слитых в один;
Нет Капитолия там со святилищем в честь громовержца.
И не стремится достичь неба сверкающий храм,
«Тем, что твое, ты владей, мне же мое возврати».
Как-то Телий-скопец явился в тоге, —
Нума шлюхой его поганой назвал.
Скорп я, о Рим, твоего я слава шумного цирка,
Были недолги твои рукоплескания мне.
Девять трехлетий прожив, я похищен завистной Лахесой:
Был я по счету моих пальм для нее стариком.
Столики, Ол, хороши у тебя, но они ведь закрыты.
Этак — потеха! — и мой столик-то будет хорош.
Всякий раз, как Марулла член стоящий
Взвесит пальцами, скажет, подсчитавши,
Сколько фунтов в нем, скрупулов и гранов;
А когда он, свое покончив дело,
Скажет точно, насколько стал он легче.
Лучше всяких весов рука Маруллы!
Галл, ты велишь, чтобы я служил тебе круглые сутки,
Трижды, четырежды в день на Авентин приходя.
Зуб вырывает больной иль его врачует Касцеллий,
Ты выжигаешь, Гигин, лезущий в глаз волосок.
Мерзкие шрамы рабов уничтожает Эрот,
Гермес грыжу лечить умеет, что твой Подалирий…
Но надорвавшихся, Галл, кто же излечит, скажи?
Фунт серебра, что дарил ты всегда, превратился в полфунта
Перца! За перец я, Секст, дорого так не плачу.
В Анксуре мирном твоем, Фронтин, на морском побережье
В Байях, которые к нам ближе, — в дому у реки,
В роще, где даже и в зной, когда солнце в созвездии Рака,
Нет надоедных цикад, и у озер ключевых
Ныне же я изнурен Римом огромным вконец.
Есть ли здесь день хоть один мой собственный? Мечемся в море
Города мы, и в труде тщетном теряется жизнь
На содержанье клочка бесплодной земли подгородной
Но ведь не в том лишь любовь, чтобы денно и нощно пороги
Нам обивать у друзей — это не дело певца.
Службою Музам клянусь я священной и всеми богами:
Хоть нерадив я к тебе, все же тебя я люблю.
Коль эпиграмма длиной в страницу, ее пропускаешь:
Ценишь ты краткость стихов, а не достоинство их.
Подан тебе роскошный обед изо всяких припасов,
Но изо всех наших блюд любишь лакомства ты.
Мил и любезен для нас тот, кому нужен и хлеб.
