последнего!

Штаремберг и его помощники вновь обратили свои взгляды в поле.

Солнце поднялось немного выше и осветило весь турецкий лагерь.

Он растянулся полукольцом на две мили, от городка Швехата на востоке до Хайлигенштадта и Нусдорфа на западе, флангами своими упираясь в Дунай.

В центре лагеря, в парке, поблизости от дворца Ла-Фаворит, пламенел, как кровь, огромный роскошный шатёр сердара. Такого большого, словно настоящий дворец, шатра, безусловно, не было ещё ни у одного европейского полководца и ни у одного могущественного правителя в Европе.

Рядом с шатром на высоком шесте развевался на ветру бунчук[65] великого визиря.

В двухстах шагах от контрэскарпа[66] виднелись свежие, вырытые за ночь траншеи. В них залегли янычары. Значит, с этой стороны Вена уже отрезана от всего мира.

Опытный глаз Штаремберга сразу заметил в траншеях, в специально вырытых для этого гнёздах, пушки. Они были сосредоточены против бастионов крепости.

— Плотно обложил нас Кара-Мустафа, — задумчиво произнёс Штаремберг. — И мышь не проскочит. Если ему удастся выбить нас из Пратера и Леопольдштадта, он прервёт наше сообщение с левым берегом и полностью окружит город.

— Может, послать туда подкрепление? — спросил Либенберг.

— Мы не можем этого сделать, — возразил генерал. — У Кара-Мустафы двести тысяч воинов, а у меня — почти в десять раз меньше… Если я сниму несколько тысяч со стен, турки сомнут нашу оборону здесь и ворвутся в город. Не сегодня-завтра надо ждать штурма… Господин Колонич, пожалуйста, немедленно в самых глубоких склепах и погребах отройте ямы поглубже и уберите туда весь порох, имеющийся в крепости. Чтобы во время вражеского обстрела не взорвался…

— Будет сделано, — кивнул Колонич.

— И ещё — составьте из жителей подвижные отряды для тушения пожаров и восстановления разрушений в оборонительных укреплениях. Возлагаю это на вас!

— Не беспокойтесь, генерал, — заверил старый воин.

— Вы, господин Либенберг, чтобы успокоить войска и жителей столицы, отпечатайте прокламацию. Напишите в ней, что Вена выстояла при грозном нашествии Сулеймана в 1529 году — выстоит и теперь! Стены наши надёжны, пороха и провианта достаточно, а сердца защитников не дрогнут перед смертельной опасностью в тяжкое время. И ещё напишите, что на левом берегу Дуная стоят войска Карла Лотарингского, а на помощь нам спешат князья имперские и король польский.

— Хорошо, господин генерал, — ответил Либенберг и вдруг воскликнул: — Смотрите, смотрите! Над шатром Кара-Мустафы взвилось знамя!

Над красным шатром развевался зелёный стяг. Даже отсюда была видна большая группа людей на лужайке, повернувшихся лицом в сторону Киблы[67]. Стоя на коленях, они совершали намаз. И как раз перед ними, в том же направлении, развевалось по ветру это знамя.

— Знамя пророка! — прошептал Штаремберг. — Кара-Мустафа объявляет газават, священную войну против неверных, и молится аллаху о даровании победы. Сегодня он начнёт атаку… Двести тысяч врагов пойдут на приступ, чтобы уничтожить нас!

Он ещё раз посмотрел на зеленое знамя над красным шатром, на высших военачальников турецкого войска, на ужасающий своей многочисленностью вражеский лагерь, железной подковой охвативший Вену, и надолго задумался…

Штаремберг думал о предстоящем штурме, о том, как отбить наступление Кара-Мустафы. Знал, насколько тяжелой, кровопролитной будет эта оборона: на каждого защитника города приходится по десять вражеских воинов, многие соотечественники, может быть, уже сегодня сложат головы на городских валах.

Не знал только старый генерал, что где-то там, среди тысяч и тысяч завоевателей, пришедших к стенам его родного города, есть люди, тайно желающие гибели не Вене, а Кара-Мустафе с его союзниками, ждущие удобного случая, чтобы избавиться от нестерпимого гнёта османов — невольники, которых заставили идти в поход, а также выходцы из Болгарии, Сербии, Греции, Валахии, из арабских стран. Они хоть сейчас готовы были бросить оружие и вернуться домой… Не знал старый генерал и того, что где-то там, среди этого круговорота, стоят два воина в янычарском одеянии, смотрят на залитый солнечными лучами прекрасный город и размышляют о том, как помочь ему, спасти от разрушения…

В ночь на 17 июля 1683 года, после жестокого пушечного обстрела, янычары ворвались в Пратер и Леопольдштадт. Вена оказалась в сплошном кольце. Связь осаждённых с левым берегом, поддерживавшаяся кораблями дунайской флотилии, оборвалась.

Утром Кара-Мустафа на чёрном коне, покрытом дорогим чепраком, въехал в Пратер. Всюду — разрушенные бомбами дома, трупы защитников, тлеющие головешки пожарищ. Уставшие, обезумевшие от крови янычары рыскали по задымлённым улицам, выискивали раненых и тут же добивали боздуганами и саблями, из уцелевших строений выносили добычу — дорогую посуду, одежду, обувь, вино.

Кара-Мустафа остановился на высоком крутом берегу Дуная. Паши окружили его, ловя каждое слово сердара.

— Завтра — штурм! — говорил он. — На рассвете атакуйте бастионы Львиный и Замковый! Перед этим обстреляйте артиллерией равелины[68], прикрывающие их. Это, кажется, самые слабые места в обороне австрийцев… Видите, как осыпались валы? Как заросли бурьяном илистые рвы? А ближайшие подступы прикрыты садами и развалинами домов. Ваши отряды скрытно подойдут вплотную к бастионам. Отсюда мы ворвёмся в Вену, великолепную столицу ничтожного труса Леопольда, который, как говорят, сначала сбежал в Линц, а оттуда — в Пассау, во владения курфюрста Баварского. Ха-ха-ха!.. Но прошу вас всех — не разрушайте город. Ни одно ядро не должно упасть на его прекрасные дворцы и соборы! Жаль терять такое богатство. Несравненный по красоте собор святого Стефана мы превратим в мечеть, и она станет оплотом ислама в стране Золотого Яблока. А саму Вену сделаем столицей пашалыка, по обширности земель и богатству равного целой империи! Вена станет ключом ко всей Европе. Обстреливайте валы, бастионы, равелины! Убивайте людей — они нам не нужны! Чем больше уничтожите, тем лучше. А город сохраните!

Воодушевлённые успехом, паши весело переговаривались. Никто не сомневался, что завтра их отряды вступят в Вену.

Арсен и Ненко на правах личных чаушей, сердара входили в его свиту. Они стояли поодаль, но слышали каждое слово. И слова эти распаляли их сердца.

— Я убью его! — прошептал Арсен.

— Ты что, опять за своё? — неодобрительно взглянул на него Сафар-бей.

— Если завтра он возьмёт Вену, то сразу прикажет доставить сюда Златку… Я не допущу этого!

— И сам погибнешь!.. Он никогда не бывает один. Телохранители стерегут его, не сводя глаз.

— Как-нибудь улучу минуту…

— И чего достигнешь? Златка и весь его гарем перейдут к наследникам — у него есть сыновья. Они продадут наложниц в рабство. Султан назначит другого сердара, которому мы станем не нужны, и он отправит нас в передовые отряды, где мы быстро сложим головы. Кто тогда поможет Златке? Твоей и моей отчизне! Нашим родным и близким!

Арсен нахмурился и долго молчал. «Безусловно, Ненко прав. Уничтожить Кара-Мустафу можно только ценой своей жизни. Нет, надо найти какой-то иной путь». Вздохнув, он сказал:

— Понимаю, Сафар-бей. Но как вспомню Златку, сердце разрывается от боли, и я становлюсь сам не свой. Злость затмевает разум.

— Молодость часто бывает безрассудна. По себе знаю. Как твой чауш-паша, я запрещаю тебе что-либо подобное затевать. Думай не только над тем, как уничтожить Кара-Мустафу, а прежде всего, как помешать