одновременно играла против восьми учёных выиграв шесть партий, одну сведя в ничью и одну проиграв потому, что оппонент упорно не желал признавать ничью, а возможности выиграть одной стороне при условии адекватных действий другой не существовало. Тем самым Ташка проиграла спор (спорили на то, что она выиграет восемь партий из восьми) и ей пришлось написать для Крыжевальской несколько аналитических скриптов.

Против ожиданий американцы легко влились в коллектив. Мэтю и Артур временно получили должности старших научных сотрудников и перешли под суровое покровительство товарища Крыжевальской. Профессор немедленно загрузила иностранных гостей вероятностными расчётами для своего любимого биологического компьютера. Идея конечно грандиозная: чтобы каждая клетка в человеческом теле помимо основной функции выполнения генетической программы также работала бы как крохотная точка вычислительной сети. И всё бы хорошо, но получалось, что человек-компьютер должен будет постоянно есть и есть, чтобы обеспечить энергией все занятые вычислениями клетки своего тела. Ещё большую проблему создавало выделение большого количества тепла при работе биологического клеточного компьютера. Недостаточно чтобы человек сгорел, но и частично свариться удовольствие маленькое. Работа тормозилась ещё и потому, что создать работающий прототип Крыжевальской запрещали безопасники аргументируя недопустимостью проведения экспериментов над человеческими эмбрионами. Сначала добейтесь чтобы ваши алгоритмы работали точнее швейцарских часов— говорил ГосБез — А там видно будет.

Крыжевальская пылала праведным гневом требуя хотя бы малой серии экспериментов. — Совсем не обязательно выращивать эмбрионы до тех пор когда в них появиться что-то похожее на сознание или разум— утверждала профессор.

ГосБез стоял на своём: — Покажите нам успешный эксперимент на виртуальной модели. Виртуализируйте, эмулируйте, имитируйте. Для чего по вашему под институтом кибернетики закопаны сверхмощные сервера? Для того чтобы ставить первичные опыты в виртуальности не тратя ресурсов и экономя время.

В первые дни после переезда Ташка наслушалась от сотрудников лаборатории Крыжевальсокй жалоб и трагических сентенций на полжизни вперёд. Впрочем надо сказать, что в отличии от сотрудников Гальтаго соседи работали не только «в стол». Отдельные их разработки взяли на вооружение биологи, а кое что перепало и синтез-химикам. Но к вящей обиде профессора Крыжевальской работы по основному направлению не продвигались. Виртуальные модели или сгорали от собственного усиленного тепловыделения или вычислительная мощность получалась такой мизерной, что о ней стыдно было говорить. Или того хуже: связь между клетками составляющими тело виртуальной модели нарушалась и в прямом смысле получалось, что левая нога считает одно, правая другое, а поставленную головой задачу никто не спешит выполнить из-за нарушения иерархии связанности. А причина простая — модель поцарапала живот и новые клетки эпидермиса не смогли корректно включиться в вычислительную структуру.

Однажды профессор Гальтаго сказал: —Нигде нет такого количества дерзких, великолепных идей на единицу площади как в институте кибернетики. Но и нигде нет столько разочарований и неудач как в том же институте.

Ташка запомнила слова научного руководителя. Правда она подозревала, что тоже самое можно сказать о любом другом научно-исследовательском институте союза.

С Алисией Ташка пила чай заедая выданными автоповаром булочками (к слову она научилась чувствовать вкус еды, но не была уверенна, что это необычное ощущение ей нравиться. В поликлинике Ташке сказали, что у неё отсутствует связь между новообразованной вкусовой зоной подключенной искусственными нервами к искусственно выращенным вкусовым рецепторам и зоной головного мозга отвечающей за удовольствие. Доктор посоветовал больше тренироваться. Только Ташка не понимала зачем надо долго тренироваться, чтобы научиться получать удовольствие?). Вкус булочек кстати ей не нравился, он был тёмно-синий с мутными кляксами жёлтого цвета. Чай имел бодрящий кисленький привкус. По крайней мере именно так расписывался кислый вкус в редких описаниях найденных Ташкой в художественных книгах. И чем больше в чай кладёшь сахара тем более кислый вкус со слабым изумрудным оттенком он приобретает. Приятно, но главным образом необычно. Как будто видишь и слышишь не только глазами и ушами, но в какой-то мере и языком.

Так вот Ташка во время чаепития слушала рассказы Алисии о её детстве в Орегоне потому, что Алисия считалась помощницей Роберта Смита, а он временно влился в коллектив сотрудников профессора Гальтаго. Нахмурившийся Виталий и забравшаяся на диван с ногами Римма задавали каверзные вопросы, на которые Алисия отвечала неизменно доброжелательно и спокойно. Несколько раз профессору приходилось одёргивать распалённых практикой классовой борьбой научных сотрудников.

Роберт долго вникал в Гальтаговские теории, но затем предложил пару новых идей. Сейчас они как раз испытывали очередную идею Роберта. Дело это не такое быстрое как хотелось. Каждое испытание занимает несколько дней так как приходилось проводить сотни идентичных экспериментов во избежание влияния на результат вероятностной составляющей.

Личные Ташкины эксперименты пока не увенчались успехом, но успели дважды провалиться. Вчера перед сном она обдумывала результаты и планировала третий опыт, но уснула раньше чем всё разложила по полочкам.

После урока с Сато-куном, выйдя на улицу Ташка обнаружила, что под ногами скрипит лёд. Пролившиеся ночным дождём лужи покрылись хрусткой корочкой, а нижние ветви деревьев обзавелись белоснежной колючей шубкой из ледяных иголок. Застёгивая на бегу куртку практикантка поспешила к остановке пассажирских робомобилей.

Ранним утром в институте можно застать весьма большое число сотрудников. Кивая знакомым Ташка прошла по коридорам. Мимо запертой двери ведущей в лабораторию Крыжевальской. Строгая дама и её сотрудники ещё спали. В лаборатории профессора Гальтаго светил потолок и нацепив очки-мониторы сидел сам профессор и руководитель группы американских учёных. Оба были в очках-мониторах. Сидели один напротив другого разделённые столом с парой пустых чашек из под чая и тарелкой густо усыпанной бутербродными крошками. Друг друга они не видели из-за поляризованных очков, но видимо смотрели на одно и то же потому, что профессор сказал: —Обратите внимание коллега, это странное отклонение всё больше и больше интересует меня. Его уже нельзя относить к случайным флюктациям в развитии зародыша. Так что же его вызывает?

Роберт задумчиво кивнул, что довольно забавно смотрелось когда его глаза закрывали поляризованные чёрные овалы: —Может быть суммарное воздействие?

— Не знаю— сказал профессор — У меня нет никаких доказательств кроме интуитивных ощущений говорящих о важности незначительного отклонения от расчётных коэффициентов.

— Интуиция учённого достаточный повод для подробной проверки— согласился Роберт — Я внесу изменения в алгоритмы мониторинга состояния зародышей, чтобы они обратили более пристальное внимание на данный участок.

Неловко махнув рукой Ташка задела спинку пустующего Римминого кресла. Обе головы повернулись в её сторону. Мгновение и очки-мониторы изменяют поляризацию позволяя увидеть за ними две пары взволнованных глаз.

— Доброе утро профессор— поздоровалась Ташка: —Доброе утро Роберт.

Американец кивнул: —Good morning Наташа.

— Ещё нет семи часов утра при том, что официально работать институт начинает с половины девятого— укоризненно заметил профессор.

Просматривая полученные за ночь данные с потрёпанного жизнью и лично владелицей, Натальей Алексеевной Свирепой, планшета она резонно заметила: —Но вы то уже здесь.

— Я руководитель— сказал профессор — Мне можно.

В набежавших за ночь данных не оказалось ничего интересного. Никаких странных отклонений. Никаких прорывов. Медленное поступательное возрастание сложности. Вот только на определённом пределе сложность превращается в бессмыслицу и кто знает почему так происходит?

Подняв взгляд от экрана планшета Ташка принялась думать о Пете — встреченном в поликлинике мальчишке, своём биологическом ровеснике. Также как и она он с рождения не мог чувствовать вкус из-за