розовыми лепестками ветвей сакуры. Как правило Сато связывался с Ташкой из домашней оранжереи. Вот уже целых два месяца, во имя укрепления хилой советско-имперской дружбы и развития международных отношений, Ташка учила Сато правильно строить предложения на русском языке и говорить без акцента.

Поначалу они общались на дикой смеси английского и русского с частыми вкраплениями японских слов. Позже полностью перешли на русский. В начале каждого занятия старший сын Хироко-сана приветствовал Ташку поклоном каким следует здороваться с учителем. Он называл её Наташа-тян и их общение скорее походило на разговор брата и сестры чем на лекцию учителя перед учеником. Они много рассказывали друг другу удивляясь отличиям в жизненном укладе разных стран. Ещё больше спрашивали. И иногда Ташке приходилось с сожалением говорить: —Прости Сато-кун, но я не могу ответить на твой вопрос.

Он не обижался. Сато и сам замолкал едва разговор касался немногих закрытых тем. Но всё-таки они очень много разговаривали. Сато рассказывало о школе, которую закончил пять лет назад и о том какой смешной выглядела со стороны привычка школьного учителя Нарико-сенсея щурить глаза и облизывать пальцы перед тем как взяться за проверку домашнего задания. Рассказывал о семье и о большом, несправедливо огромном с точки зрения Ташки доме размером в шесть десятков комнат где проживало семь человек семьи и вдвое больше прислуги. Он говорил о кадетском училище, но больше о его внешней стороне. Какой высоты деревья растут у входа и почему их столько, сколько есть и из каких соображений посадили именно такое количество.

В свою очередь она рассказывала как училась с ребятами, которые старше её на четыре года. О том где работает и чем занимается практически не упоминала. Зато в подробностях описала субботник когда ответственные за санитарное состояние (в прошлом они назвались дворниками) на два дня остановили во всём городе роботов-уборщиков и все не занятые на работе жильцы самостоятельно приводили дворы в порядок. Суботники всегда проходили весело знакомя между собой ранее незнакомых людей.

— Зачем вам субботники? — недоумевал Сато.

Ташка пыталась объяснить: —Это праздник. Как день моряка или космонавта.

— Чей же это день?

— Наш— сказала она. Сато качал головой: —Не понимаю что может быть почётного в труде слуг.

— Дурак и империалист! — горячилась Ташка. Они часто спорили будучи не в силах удержаться от того, чтобы не попытаться открыть глаза другому на то, что по их мнению есть правда, а что ложь. В самом начале их знакомства, не третьем или на четвёртом уроке когда Сато рассказал, что его семья владеет парой десятков слуг из низких народов. Ташка тогда жутко разозлилась. Он тоже в гневе назвав её «социалистом» и тут же извинился. К удивлению Сато слово «социалист» не было ругательством в союзе, а даже наоборот. Он примирительно сказал: —Послушай, мы оба относимся к благородным народам сумевшим построить великие государства, так зачем принимать близко к сердцу недоразумения с представителями низших рас.

— Не продолжай— потребовала Ташка — Иначе мы окончательно поссоримся. Лучше покажи ещё раз розы выращенные твоей мамой.

Сато повёл в глубь оранжереи мимо исковерканных по людской прихоти деревьев высотой не выше колена. Сотканное голографией изображение Ташкиной комнаты и самой Ташки, словно привязанный за нитку воздушный шарик, плыло следом.

Частой темой в их разговорах присутствовала строящаяся сеть станций «голос вселенной». Вместе они гадали о природе странного сигнала идущего со стороны дельты Лебедя. Полвека назад американская космическая обсерватория впервые зарегистрировала излучение с модуляцией весьма напоминающей искусственно зашифрованный сигнал. Открытие недолго держалось втайне. Скоро чувствительные приборы советских и имперских станций также уловили слабые отголоски чего-то напоминавшего очень далёкий и очень слабый сигнал сильно искажённый за время долго пути. Но что это такое: след чужого разума или естественный излучающей объект вроде квазаров открытых в двадцатом веке? По настоянию Ташки Сато- кун прочёл «великое кольцо Ефремова». Старую фантастическую книгу написанную во времена первого союза о сети космических цивилизаций обменивающихся друг с другом радиосигналами.

— Что за мода превращать хорошую книгу в агитку? — пожаловался Сато-кун справившись с переводом произведения Ефремова на японский.

Ташка возразила: —Никакую не агитку!

— Агитка и есть! — заявил Сато показывая язык. Парень на десять лет её старше показывал по видеосвязи с другой стороны планеты Ташке язык. Она спросила: —Сато-кун, ты помнишь, что я доминанта?

Он смешался, провёл ладонью по ёжику волос: —Но Наташа-сан, вы сами просили относиться к вам исключительно как к обычному человеку.

— Просто хотела убедиться, что ты помнишь мою просьбу— улыбнулась Ташка.

В Империи модифицирование генома столь же распространенно как и в Советах, но к доминантам (избыточно улучшенным — тем, чьи улучшения генома будут передаваться по наследству) относились с удивлявшим Ташку почтением. Как-то она пыталась выпытать у Сато-куна каким образом доминанты связаны с богоподобным императорам императоров (который, исключительно между нами, есть не более чем возомнивший о себе токийский искусственный интеллект)? Он пробовал объяснять, но Ташка нечего не поняла.

Сейчас начало седьмого часа утра. Шесть с минутами. Если бы не фонари и не светящиеся изображения на стенах домов и на тротуаре то было бы темно. Ночью прошёл дождь со снегом. Дорожное покрытие до сих пор мокро и в его глубине проплывают стайки золотистых рыб и на нарисованных камнях распластались виртуальные морские звёзды.

— Извини Сато-кун, мне надо собираться на работу— сказала Ташка.

Молодой японский империалист склонился в поклоне. На Ташкин взгляд он просто обожал кланяться по поводу и без повода как будто поклон в значительной мере заменял улыбку.

— Счастливо поработать Наташа-тян— попрощался Сато.

— Увидимся в конце недели— разорвав соединение Ташка огляделась ища отрезанные от рубашки рукава. Вот они, лежат на верхней полке в шкафу для одежды. Срастив отрезанные рукава с рубашкой (для чего было нужно провести пальцем по линии отрыва) она превратила домашнюю одежду в что-то более менее приличное. Немного макияжа, буквально самую капельку: чуть осветлить кожу в честь приближающейся зимы, расчесать волосы (было бы что расчёсывать. Причёска как у мальчишки. Хотя по сравнению с ёжиком Сато-куна на причёсывание у неё уходит непростительно много времени) и закачать на рубашку динамическое изображение крохотной алой звездочки размером меньше ногтя. Всего одной звёздочки и только её. Красота прежде всего заключается в простоте. Убедившись, что звёздочка отобразилась напротив сердца и немного подкорректировав программу (Ташка хотела чтобы звезда не вращалась слово шестерёнка, а медленно-медленно мерцала то бледнея, то наливаясь цветом словно тлеющие угли когда на них подуешь) она спросила квартиру о погоде.

Сервисная программа жилой ячейки ответила: —Дождя не будет, подробности интересны?

— Насколько холодно на улице? — поинтересовалась Ташка и программа ответила: —Курки достаточно, фуфайка и валенки пока не требуются.

— Ох перепишу я тебя— погрозила она расшалившейся программе, но та оставила выпад без внимания. Ведь Ташка один раз уже изрядно покопалась в её коде. Собственно поэтому программа решила, что фуфайка не требуется вместо того, чтобы продиктовать точное значение температуры сейчас и предполагаемые в середине и к концу дня.

С тех пор как приехали американцы в институте стало значительно интереснее. Прежде профессор Гальтаго и его сотрудники занимали целый этаж из-за того, что две соседние лаборатории пустовали. Теперь одну из пустовавших выделили иностранным учёным, а другую заняла группа Крыжевальской. Профессор Крыжевальская была статной пожилой дамой с добрым голосом и строгим взглядом учительницы младших классов. Её лаборатория считалась не слишком перспективной и стояла вторым номером в очереди на расформирование как не способная добиться практических результатов, уступая первое место лаборатории профессора Гальтаго.

Сразу после переезда научные сотрудники Крыжевальской вызвали Ташку на шахматную дуэль. Она