Минизаводы эти — «самогонные агрегаты» — тема очень интересная. Под эту категорию попадает все, начиная с дворовых аппаратов, находящихся при каждом доме, и заканчивая натуральными заводами по производству нефтепродуктов. Нефть в Чечне везде — под ногами, в огородах, на пахотных полях, на хребтах в предгорьях и на равнине, разливается самотеком, загаживая все вокруг, сгорая в факелах, покрывая все небо смрадом. Создавалось впечатление, что воду найти труднее, чем нефть, по водным арыкам тоже она текла. А так как крекинг нефти — штука в теории несложная, то в практику ее активно внедряли все кому не лень. Для кого-то — средство к существованию, а кому и больше. Политика нашего руководства менялась со временем на противоположную в отношении «незаконной переработки нефти» несколько раз. В начале кампании руки не доходили, дела и поважнее были, потом начали активно уничтожать. Все подряд, начиная от нефтяных вышек еще СССР-овских времен, заканчивая дворовыми постройками. Весной вышки уничтожали только по команде, но тоже регулярно, практически каждое задание по ПРД включало эти цели. Местное население ремонтировало их едва ли не быстрее, чем мы разрушали, проявляя чудеса хитрости и маскировки. Случай на тему: летим мы тройкой — Ми-8 и моя пара. В предгорьях в мае месяце пастбища для скота — лучше не придумаешь, зеленая сочная трава кругом, а возле вышки разлитая нефть и отравленная земля… Так нет, подогнали местные именно к вышке и стадо, и отару, и табун. И под этой «крышей» целая бригада ремонтников крутят гайки. Мы над ними начали кружить, те поняли, отогнали скот и сами смылись. Вышку мы, естественно, сожгли. Иногда минизаводы маскируют в лесу, и засечь их можно только по дыму. А в лесах «наши» люди не сидят.
А еще вспоминается небольшой бетонный водоканал вдоль Терского хребта: воды там нет и в помине, а вот нефти — навалом, а вдоль канала стоят «самогоны», начиная от Калиновской и аж до самого града Моздока. Разница в том, что на чеченской стороне все разрушено, а на ингушской — все целехонько, исправно работает, несправедливость национальная, так сказать.
По поводу ментальности национальной… В каждом селении отношение разное, оценить это с воздуха легко по поведению местных мальчишек — если в тебя летят камни, то от взрослой публики можно ожидать и очередь в хвост. А в других деревнях ребятня очень даже миролюбиво тебя приветствует.
Самую большую публику собирали вечерние и утренние аэрошоу. В июле кто-то из начальства додумался в самые крупные н.п. (Аргун, Гудермес, Шали, Урус-Мартан) утром и вечером отправлять несколько пар «полосатых» для демонстрации чего-то (чего именно — мне трудно объяснить). Нам предписывали выполнять ложные атаки, боевые развороты и т. п. Реально выполняли парный пилотаж в показушном варианте, каждый сообразуясь со своей фантазией и опытом: кто-то — малоскоростной, кто- то — зеркальный. На земле публика собиралась на крыши, фотографировала нас, махала руками и совсем не боялась. Мне бы на их месте было страшно, над их головой выписывались такие кренделя, которым и названия-то нет и вряд ли будет, и все это — над жилыми кварталами. В Жуковском подобного не было, это точно, а там люди деньги платят за просмотр. Но в Чечне уже насмотрелись — и не только люди, но и домашние животные. Коровы не реагируют на вертолет, пролетающий в пяти метрах над ней — для меня это было в диковину. Мирная корова обычно превращается в скаковую лошадь и сносит все на своем пути, причем несется она рысью. Еще курсантом я наблюдал эту картину с земли — впечатлился на всю жизнь и понимаю колхозников, которые матерят вертолетчиков за то, что низко летают.
Вот, наверное, все, о чем хотелось написать. Были моменты, о которых не напишешь, очень хотелось бы рассказать о людях, своих друзьях, назвать их по именам, ибо на войне человек становится сам собой. Лично я очень горд, что довелось воевать с такими людьми, у многих учился, многих учил. Дай бог, чтобы, когда придет время, каждому событию, факту, подвигу было дано свое имя.
И еще очень хотелось понять — почему люди воюют, почему в таком благодатном и богатом крае столько зла и ненависти, почему язык добра там непонятен людям, воспринимается, как слабость, а язык силы — единственно доступный. Я не берусь судить — кто прав, кто виноват и когда это кончится, — понятно только одно — такого быть не должно.
Если кто-то из участников событий узнает себя в этих строках, — большой привет от 024-го.
Фото предоставлено О. Рыбалъченко
