– Ни черта не видно, - проворчал Роман.

– Я до двери провожу, - сказал Кин. - За мной идите.

– В такую темень можно уйти, - сказал Роман. - По крайней мере часть добра мы бы вынесли.

– А дальше что? - спросил шут. - Будешь, дяденька, по лесу посуду носить, медведей кормить?

– Не спеши, в грязь попаду, - сказал Роман Кину. Он шел по деревянным мосткам, держась за край его плаща.

Анна вдруг хмыкнула.

– Ты чего? - спросил Жюль.

– Знал бы Роман, что коллегу за полу держит.

– Лучше, чтобы не знал, - серьезно ответил Жюль.

– Ты зачем подсматривал, дяденька? - спросил шут. - Не поверил, что дам любезной зелье?

– Она придет ко мне?

– Кого поумней меня спроси!

Заскрипели ступеньки крыльца.

Дверь, отворившись, обозначила силуэты людей. Кин сразу отступил в сторону. Донесся голос шута:

– Что-то этого ратника не помню.

– Они все одинаковые, - сказал Роман.

В приотворенную дверь видно было, как шут откинул люк в подвал. Заглянул внутрь. Выпрямился.

– Мажей не возвращался, - сказал он.

Голос его вдруг дрогнул. Анна подумала, что и шуты устают быть шутами.

– Лучше будет, если он не вернется, - сказал Роман.

– Разум покидает тебя, боярин, - сказал шут жестко. - Мажей верно служил тебе много лет.

– Город не выстоит, даже если вся литва придет на помощь.

– Если погибнет епископ, будет справедливо.

– И рыцари отомстят нам жестоко. Мы погибнем.

– Мы выиграем день. Придет литва.

– Я думаю о самом главном. Я на пороге тайны. Еще день, неделя, месяц - и секрет философского камня у меня в руках. Я стану велик… Князья государств и церкви будут у моих ног… Никто не посмеет отобрать у меня Магдалену.

– Дурак, - сказал спокойно шут, - умный, а дурак, хуже меня. Епископ…

– А что, епископу золото не нужно? Власть не нужна? Епископ будет беречь меня как золотую птицу.

– Но в клетке, дяденька.

– Условия будут мои.

– Птичка в клетке велела хозяину щи подавать?

– Будут подавать. Как миленькие.

– Рыцари прихлопнут тебя, не станут разбираться…

– Епископ знает, что я здесь. Не даст меня в обиду.

– И ты его поэтому бережешь?

– Любой ценой. Не ради меня - ради великой тайны.

– Ой, боярин…

– Ты не веришь?

– Нет.

Роман вдруг выхватил нож.

– Я убью тебя!

– Нельзя! - крикнул шут. С неожиданной ловкостью он перепрыгнул через открытый люк в подвал, перед слабо освещенным зевом которого остановился Роман. Ухмылка не исчезла с его лица. Он бросился наружу. Кин еле успел отшатнуться.

На крыльце шут нахохлился, голова ушла в широкие плечи.

– Дождик, - сказал он, - дождик какой… До конца света дождик… Жизни нет, один дождик.

Заскрипели ступеньки. Шут спустился во двор…

Кин стоял посреди верхней горницы. Роман спустился в подвал, но люк оставил открытым.

Кин осторожно заглянул вовнутрь. Шар, повиснув над ним, глядел туда же.

Роман стоял у стола, постукивая концами пальцев по его краю. Вдруг он вздрогнул. Он увидел, что у потухшей печи, мокрый, замерзший, стоит отрок.

– Ты что же молчишь? - спросил Роман.

– Я не догнал его, - сказал отрок.

– А я и не ждал, что ты его догонишь. А там ты был?

– Был, - сказал отрок.

– Что сказали?

– Сказали, в час после полуночи.

– Ты грейся, грейся, - сказал Роман. - Потом поможешь мне.

– Бьет меня дрожь, - сказал отрок. - Орден нас примет?

– Ты не бойся. Меня везде знают. Меня в Венеции знают. И в Магдебурге, и в Майнце знают… Меня убить нельзя…

В этот момент все и случилось.

Шар висел над самой головой Кина. Поэтому не было видно, кто нанес Кину удар сзади. На мгновение изображение исчезло, затем возникло удивленное лицо Кина. Он попытался обернуться и тут же, потеряв равновесие, рухнул в люк, медленно сполз в подвал по ступеням лестницы.

– Стой! Он же разобьется!

Сверху мелькнул аркан - за секунду шут успел достать и метнуть его так, что веревка охватила плечи Кина в полуметре от пола подвала и остановила падение. Затем безжизненное тело опустилось на пол, и, подняв шар, Жюль увидел над люком шута с арканом в одной руке, с дубиной - в другой.

Роман и отрок отшатнулись от люка, замерли.

Роман первым сообразил, в чем дело.

– Кто? - спросил он.

– Он мне с самого начала не показался - нету нас такого в стражниках. У меня знаешь какая память на лица. Подслушивал. Думаю, епископский лазутчик.

Глаза Кина были закрыты.

– Ты его не убил? - спросил Роман.

– У нас, литовцев, головы железные, - сказал шут.

– Что же делать? - сказала Анна. - Они его убьют. Ну сделай что-нибудь, Жюль, миленький! Вытащи его обратно.

– Без его помощи не могу.

– Так придумай.

– Да погоди ты! - огрызнулся Жюль. - Ты думаешь, он на прогулку пошел? Выпутается. Обязательно выпутается. Ничего…

– Надо с ним поговорить, - сказал Роман.

– Только возьми у него… это.

Шут нагнулся, выхватил у Кина меч, арканом стянул ему руки.

В этот момент в люке показалось лицо другого стражника.

– А, Йовайла, - сказал шут. - Ты этого земляка не знаешь?

– Нет, - сказал тот быстро. - За воротами князь.

– Этого еще не хватало, - сказал Роман. - Акиплеша, убери, быстро, быстро, ну! Глузд, помоги ему!

Они оттащили Кина в сторону, в тень, Роман насыпал сверху ворох тряпья… Сцена была зловещей - тени метались по стенам, сплетались, будто дрались между собой.

Князь быстро спускался вниз, ступени прогибались, за ним - в двух шагах - ятвяг, в черной куртке и красном колпаке.

Князь был в кольчуге, короткий плащ промок, прилип к спине, рыжие волосы взъерошились. Князь был зол.

– Орден на приступ собрался, лестницы волокут… Как держаться, ворота слабые, людей мало. Ты чего здесь таишься?

– Какая от меня польза на стене? Я здесь нужнее.

– Ты думай. Нам бы до завтра продержаться. Роман, почему на башнях огненной воды нет?

– Кончилась, княже.

– Чтобы была! Не отстоим город - первым помрешь.

– Князь, я твоего рода, не говори так. Я все делаю…

– Не знаю, никому не верю. Как плохо - никого нет. Где Владимир Полоцкий? Где Владимир Смоленский, где Мстислав Удалой? Владимир Псковский? Где рати? Где вся Русь?

– Я приду на стену, брат, - примирительно сказал Роман.

– Тут у тебя столько зелья заготовлено.

– Это чтобы золото делать.

– Мне сейчас золото не нужно - ты мне самородок дашь, я его на голову епископу брошу. Ты мне огонь дай, огонь!

– Я приду на стену, брат.

Кин пошевелился под тряпьем, видно, застонал, потому что князь метнулся к куче тряпья, разгреб ее. Кин был без сознания.