– Эвакуировались они, что ли? - спросил Жюль, оторвавшись на мгновение от своего пульта, который сдержанно подмигивал, урчал, жужжал, словно Жюль вел космический корабль.

– Вы к звездам летаете? - спросила Анна.

– Странно, - не обратил внимания на вопрос Кин.

В небольшой угловой комнате, выглядевшей так, словно сюда в спешке кидали вещи - сундуки и короба транзитных пассажиров, удалось наконец отыскать знакомых. Пожилая дама сидела на невысоком деревянном стуле с высокой прямой спинкой, накрыв ноги медвежьей шкурой. Готическая красавица в закрытом, опушенном беличьим мехом, малиновом платье стояла у небольшого окошка, глядя на церковь.

Пожилая дама говорила что-то, и Жюль провел пальцами над пультом, настраивая звук. Кин спросил:

– Какой язык?

– Старопольский, - сказал Жюль.

– Горе, горе, за грехи наши наказание, - говорила, смежив веки, пожилая дама. - Горе, горе…

– Перестаньте, тетя, - отозвалась от окна девушка.

Накрашенное лицо пожилой женщины было неподвижно.

– Говорил же твой отец - подождем до осени. Как же так, как же так меня, старую, в мыслях покалечило. Оставил меня Господь своей мудростью… И где наша дружина и верные слуги… тошно, тошно…

– Могло быть хуже. - Девушка дотронулась длинными пальцами до стоявшей рядом расписной прялки, задумчиво потянула за клок шерсти. - Могло быть хуже…

– Ты о чем думаешь? - спросила старуха, не открывая глаз. - Смутил он тебя, рыжий черт. Грех у тебя на уме.

– Он князь, он храбрый витязь, - сказала девушка. - Да и нет греха в моих мыслях.

– Грешишь, грешишь… Даст Бог, доберусь до Смоленска, умолю брата, чтобы наказал он разбойников. Сколько лет я дома не была…

– Скоро служба кончится? - спросила девушка. - У русских такие длинные службы.

– Наш обряд византийский, торжественный, - сказала старуха. - Я вот сменила веру, а порой мучаюсь. А ты выйдешь за князя, перейдешь в настоящую веру, мои грехи замаливать…

– Ах, пустой разговор, тетя. Вы, русские, очень легковерные. Ну кто нас спасать будет, если все думают, что мы у леттов. Возьмут нас меченосцы, город сожгут…

– Не приведи Господь, не приведи Господь! Страшен будет гнев короля Лешко.

– Нам-то будет все равно.

– Кто эта Магда? - спросила Анна. - Все о ней говорят.

– Вернее всего, родственница, может, или дочь польского короля Лешко Белого. И ехала в Смоленск… Давайте поглядим, не в церкви ли князь?

Перед раскрытыми дверями собора сидели увечные и нищие.

Шар проник сквозь стену собора, и Анне показалось, что она ощущает запах свечей и ладана. Шла служба. Сумеречный свет проникал за спиной священника в расшитой золотом ризе. Его увеличенная тень покачивалась, застилая фрески - суровых чернобородых старцев, глядевших со стен на людей, наполнивших небольшой собор сплошной массой тел.

Роман стоял рядом с князем впереди, они были почти одного роста. Губы чародея чуть шевелились.

– Ворота слабые, - тихо говорил он князю. - Ворота не выдержат. Знаешь?

Князь поморщился:

– На улицах биться будем, в лес уйдем.

– Не уйти. У них на каждого твоего дружинника пять человек. Кольчужных. Ты же знаешь, зачем говоришь?

– Потому что тогда лучше бы и не начинать. Придумай еще чего. Огнем их сожги.

– Не могу. Припас кончился.

– Ты купи.

– Негде. Мне сера нужна. За ней ехать далеко надо.

– Тогда колдуй. Ты чародей.

– Колдовством не поможешь. Не чародей я.

– Если не чародей, чего тебя в Смоленске жгли?

– Завидовали. Попы завидовали. И монахи. Думали, я золото делаю…

Они замолчали, прислушиваясь к священнику. Князь перекрестился, потом бросил взгляд на соседа.

– А что звезды говорят? Выстоим, пока литва придет?

– Боюсь, не дождемся. Орден с приступом тянуть не будет.

– Выстоим, - сказал князь. - Должны выстоять. А ты думай. Тебя первого вздернут. Или надеешься на старую дружбу?

– Нет у меня с ними дружбы.

– Значит, вздернут. И еще скажу. Ты на польскую княжну глаз не пяль. Не по тебе товар.

– Я княжеского рода, брат.

– А она королевской крови.

– Я свое место знаю, брат, - сказал Роман.

– Хитришь. Да Бог с тобой. Только не вздумай бежать. И чародейство не поможет. Ятвягов за тобой пошлю.

– Не грози, - сказал Роман. - Мне идти пора.

– Ты куда? Поп не кончил.

– Акиплешу на торг посылал. Ждет он меня. Работать надо.

– Ну иди, только незаметно.

Роман повернулся и стал осторожно проталкиваться назад. Князь поглядел вслед. Он улыбнулся, но улыбка была недоброй.

Кин вывел шар из собора к паперти, где, дожидаясь конца службы, дрожали под сумрачным мокрым небом калеки и нищие. Роман быстро вышел из приоткрытой двери. Посмотрел через площадь. Там ковылял, прижимая к груди глиняную миску и розовый обожженный горшок, шут.

– Тебя за смертью посылать, - сказал Роман, сбегая на площадь.

– Не бей меня, дяденька, - заверещал шут, скалясь. Зашевелились нищие, глядя на него. - Гости позакрывали лавки, врага ждут, придет немец, снова торговать начнут. Что гостю? Мы на виселицу, а он - веселиться.

Роман прошел через площадь. Шут за ним, прихрамывая, горбясь. Они миновали колодец, коновязь, завернули в узкий, двоим не разойтись, закоулок. В конце его, у вала, в заборе была низкая калитка. Роман ударил три раза кулаком. Открылось потайное окошко, медленно растворилась низкая дверь. Там стоял стражник в короткой кольчуге и кожаной шапке. Он отступил в сторону, пропуская Романа. Тесный двор, заросший травой, несколько каменных глыб, окружавших выжженное углубление в земле… Роман по деревянным мосткам пересек двор, поднялся на крыльцо невысокого приземистого бревенчатого дома на каменном фундаменте. Кольцо двери было вставлено в медную морду льва. Где же Анна такую ручку видела? Да в коробке-музее деда Геннадия.

В горнице Роман сбросил плащ на руки подбежавшему красивому чернобровому отроку.

– Ты чего ждешь? - спросил он шута.

Шут поставил на пол миску, взялся за скобу в полу, потянул на себя крышку люка - обнаружился ход в подвал. Роман опустился первым. За ним шут и чернобровый отрок.

Обширный подпол освещался из окошек под самым потолком. На полках стояли горящие плошки с жиром. Огоньки отражались от стеклянных реторт, банок мутного, грубого стекла, от глиняных мисок, медных сосудов, соединенных металлическими и стеклянными трубками. Горел огонь в низкой с большим зевом печи, возле нее стоял обнаженный по пояс жилистый мужчина в кожаном фартуке. Он обернулся к вошедшим.

– Остужай понемногу, - сказал Роман, заглянув в печь.

Шут заглянул в печь из-под локтя чародея и сказал:

– Давно пора студить.

– Знаем, - сказал мужчина. У него были длинные висячие усы, черные, близко посаженные глаза. Редкие волосы падали на лоб, и он все время отводил их за уши.

– Скоро орден на приступ пойдет, - сказал Роман.

– Остудить не успеем, - ответил тот. - А жалко.

– Студи, - сказал Роман, - неизвестно, как судьба повернется. А у меня нет сил в который раз все собирать и строить.

– А ты, дяденька, епископу в ноги поклонись, - сказал шут. - Обещай судьбу узнать, золота достать. Он и пожалеет.

– Глупости и скудоумие, - сказал Роман.

– По-моему, что скудоумие, что многоумие - все нелепица, - сказал шут. Подошел к длинному в подпалинах и пятнах столу, налил из одной склянки в другую - пошел едкий дым. Роман отмахнулся, морщась. Жилистый мужик отступил к печи.

– Ты чего? - возмутился Роман. - Отравить нас хочешь?

– А может, так и надо? Ты девицу полюбил, а тебе не положено, я склянку вылил, а мне не положено, князь епископу перечит, а ему не положено. Вот бы нас всех и отправить на тот свет.

– Молчи, дурак, - сказал Роман устало, - лучше бы приворотного зелья накапал, чем бездельничать.

– Нет! - воскликнул шут, подбегая к столу и запрокидывая голову, чтобы поближе поглядеть на Романа. - Не пойму тебя, дяденька, и умный ты у нас, и способный, и славный на всю Европу - на что тебе княжна? Наше дело ясное - город беречь, золото добывать, место знать.

– Молчи, смерд, - сказал Роман. - Мое место среди королей и князей. И по роду, и по власти. И по уму!

Отрок глядел на Романа влюбленными глазами неофита.

– Сделанное, передуманное не могу бросить. Во мне великие тайны хранятся - недосказанные, неоконченные. - Роман широким жестом обвел подвал.

– Значит, так, - сказал шут, подпрыгнув, посмеиваясь, размахивая склянкой, бесстыжий и наглый, - значит, ты от девицы отказываешься, дяденька, ради этих банок-склянок? Будем дома сидеть, банки беречь. Пока ландмейстер с мечом не придет.

– Но как все сохранить? - прошептал Роман, уперев кулак в стол. - Скажи, как спасти? Как отсрочку получить?

– Не выйдет, дяденька. Один осел хотел из двух кормушек жрать, как эллины говорили, да с голоду помер.

Роман достал с полки склянку.