– Можете снять повязку, - сказал Роман. - У нас мало времени.
Монах снял повязку и передал отроку.
– Я подчинился условиям, - сказал он. - Я тоже рискую жизнью.
Анна узнала ландмейстера Фридриха фон Кокенгаузена. Рыцарь подошел к столу и сел, положив на стол железную руку.
– Как рука? - спросил Роман.
– Я благодарен тебе, - сказал Фридрих. - Я могу держать ею щит. - Он повернул рычажок на тыльной стороне железной ладони. Пальцы сжались, словно охватили копье. - Спасибо. Епископ выбрал меня, потому что мы с тобой давнишние друзья, - сказал Фридрих. - И ты доверяешь мне. Расскажи, почему ты хотел нас видеть?
– Вы нашли литовца, который украл у меня огненную смесь?
– Да, - коротко сказал Фридрих. - В горшке твое зелье?
– Оно может разорвать на куски сто человек, - сказал Роман.
Жюль опять повернул шар, и Анна увидела, как Кин медленно движет рукой, освобождая ее.
– А это кто? - Рыцарь вдруг резко обернулся к Кину.
– Я тебя хотел спросить, - сказал Роман. - Он сказал, что он ученик Бертольда фон Гоца.
– Это ложь, - сказал рыцарь. - Я был у Бертольда перед его смертью. Нас, людей, причастных к великой тайне магии и превращения элементов, так мало на свете. Я знаю его учеников… Он лжет. Кстати, сейчас он освободит руку.
– Черт! - выругался Жюль. - Как он заметил?
Роман с отроком тут же бросились к Кину.
– Ты прав, брат, - сказал он Фридриху. - Спасибо тебе.
Кин был неподвижен.
– Это первый человек, который развязал узел моего шута.
– И поэтому его надо убить, - сказал рыцарь.
Роман подхватил из-под стола толстую веревку и надежно скрутил руки Кина.
– Погоди, - сказал Роман. - Он говорит по-латыни не хуже нас с тобой и знает Бертольда. Скоро вернется мой шут и допросит его. Он допросит его как надо, огнем.
– Как хочешь, - сказал рыцарь. - Я слышал, что ты близок к открытию тайны золота.
– Да, - сказал Роман. - Я близок. Но это долгая работа. Это будет не сегодня. Я беспокоюсь за судьбу этого деяния.
– Только ли деяния?
– И меня. И моих помощников.
– Чем мы тебе можем быть полезны?
– Ты знаешь чем - ты мой старый знакомый. Ты потерял руку, когда в твоем замке взорвалась реторта, хоть и говоришь, что это случилось в битве с сарацинами.
– Допустим, - сказал рыцарь.
– Мне главное - сохранить все это. Чтобы работать дальше.
– Похвально. Но если наши пойдут завтра на штурм, как я могу обещать тебе безопасность?
– И не только мне, брат, - сказал Роман. - Ты знаешь, у нас живет польская княжна?
Шар опять приблизился к Кину. Губы Кина шевельнулись:
– Плохо дело. Думай, Жюль…
Жюль кивнул, словно Кин мог увидеть его. И обернулся к Анне - может, искал сочувствия?
– Если ты уйдешь, я не справлюсь с машиной? - спросила Анна.
– Нет, моя девочка, - сказал Жюль тихо. - Тебе не вытянуть нас.
Роман и рыцарь подняли глаза.
– Кто-то идет, - сказал Роман отроку. - Задержи его. Я вернусь.
Рыцарь тяжело поднялся из-за стола и опустил капюшон.
– Завязать глаза? - спросил Фридрих.
Роман махнул рукой.
– Я выйду с тобой. Скорей.
Потайная дверь закрылась за рыцарем и Романом.
Шут спустился по лестнице.
– Где хозяин? - спросил он.
– Не знаю, - ответил отрок.
– Убежал к орденским братьям? Нет, он один не убежит. Ему все это нужно… это его золото… Это его власть и слава.
Жюль снова увеличил лицо Кина. Кин смотрел на шута.
Анна дернула Жюля за рукав:
– Я похожа на Магду. Ты сам говорил, что я похожа на Магду.
– Какую еще Магду? - В гусарских глазах Жюля была тоска.
– Польскую княжну, Магдалену.
– Ну и что?
– Я пойду туда. Вместо нее.
– Не говори глупостей. Тебя узнают. Мне еще не хватало твоей смерти. К тому же куда мы княжну денем?
– Слушай спокойно. У нас с тобой нет другого выхода. Время движется к рассвету. Кин связан и бессилен.
– Замолчи. И без твоих идей тошно.
– Все очень просто. Ты можешь меня высадить в любом месте?
– Да.
– Тогда высади меня в спальне княжны. Это единственный выход. Сообрази наконец. Если я не проберусь к Кину в ближайшие минуты, он погибнет. Я уж не говорю, что провалится все ваше дело. Кин может погибнуть. И мне это не все равно!
– Ты хочешь сказать, что мне все равно? Ты думаешь, Кин первый? Ты думаешь, никто из нас не погибал?..
В окошко под потолком тянуло влажным холодом - погода в двадцатом веке тоже начала портиться. Брехали собаки. Анна вдруг почувствовала себя вдвое старше Жюля.
– Вопрос не в праве! Веди шар! Будь мужчиной, Жюль! Вы меня уже посвятили в ваши дела…
– Нарушение прошлого может достичь критической точки.
– О чем ты говоришь! Кин лежит связанный.
Жюль несколько секунд сидел неподвижно. Затем резко обернулся, оценивающе посмотрел на Анну.
– Может получиться так, что я не смогу за тобой наблюдать.
– Не теряй времени. Веди шар в терем. Мне же надо переодеться.
– Погоди, может быть…
– Поехали, Жюль, миленький!
Анну охватило жуткое нетерпение - будто ей предстоял прыжок с парашютом и должно быть страшно, но опасение опоздать с прыжком оказывается сильнее страха.
Шар покинул дом Романа и пронесся над крышей. Краем глаза Анна увидела огоньки на стенах, далекое зарево. Впереди был терем.
Шар вошел в терем, потом завис в коридоре, медленно пополз вдоль темных стен. Анна подошла к раме, шагнула было нетерпеливо в нее, потом опомнилась, начала, путаясь в рукавах, стаскивать кофту…
– Все чисто, - сказал Жюль. - Можно…
– Погоди! - крикнула Анна. - Я же не могу там оставлять одежду!
Княжна спала на низком сундуке с жестким подголовником, накрывшись одеялом из шкур. Одинокая плошка горела на столе. По черной слюде окна стекали мутные капли дождя.
Шар быстро обежал комнату, заглянул в углы, остановился перед задней, закрытой дверью…
– Учти, что там спит ее тетка, - сказал Жюль. Потом другим голосом - изгнав сомнения, приняв решение: - Ладно. Теперь слушай внимательно. Момент переноса не терпит ошибок.
Жюль поднялся, достал из пульта плоскую облатку в сантиметр диаметром, прижал ее под левым ухом Анны. Облатка была прохладной. Она тихо щелкнула и присосалась к коже.
– Чтобы вернуться, ты должна замкнуть поле. Для этого дотронешься пальцем до этой… присоски. И я тебя вытяну. Будешь там приземляться - чуть подогни ноги, чтобы не было удара.
Польская княжна повернулась во сне, шевельнулись ее губы. Рука упала вниз - согнутые пальцы коснулись пола.
Анна быстро шагнула в раму. И тут же закружилась голова и началось падение - падение в глубь времени, бесконечное и страшное, потому что не за что было уцепиться, некому даже крикнуть, чтобы остановили, удержали, спасли, вернули, и не было голоса, не было верха и низа - была смерть или преддверие ее, в котором крутилась мысль: зачем же ей не сказали? Не предупредили? Зачем ее предали, бросили, оставили, ведь она никому ничего плохого не сделала? Она еще так молода, она не успела пожить… Жалость к себе охватила слезной немощью, болью в сердце, а падение продолжалось - и вдруг прервалось, подхватило внутренности, словно в остановившемся лифте, и Анна поняла, что может открыть глаза…
И твердый пол ударил по ступням.
Анна проглотила слюну.
Только небольшая плошка с плавающим в ней фитилем горела на столе. Рядом стоял стул с прямой высокой деревянной спинкой. Запах плохо выделанных шкур, печного дыма, горелого масла, пота и мускуса ударил плотно в ноздри, уши услышали нервное тяжелое дыхание… Анна поняла, что она в тринадцатом веке.
Сколько прошло времени? Она падала туда час?.. Нет, это казалось ей, конечно, казалось, ведь Кин проскочил в прошлое почти мгновенно - ступил в раму и оказался во дворе Романа. А вдруг машина испортилась и потому ее путешествие было в самом деле длинным?.. Нет, на низком сундуке спит польская княжна, рука чуть касается пола.
