трудом подавил желание броситься за ней, схватить за руку и объяснить ей, какую ошибку она совершила. Объяснить, что на самом деле она должна быть замужем за ним, а не за Витькой. Объяснить, что все, что было до этого, — лишь нелепый, ненужный сон!

Дверь за Ингой захлопнулась, и он судорожно сглотнул. Как Инга не понимает, что Витька ее не достоин, что он ее не ценит, что он заигрывает с молоденькими ювелиршами невзирая на ее существование. А вот он бы все для нее делал! На руках бы носил. Сам бы делал для нее украшения — он ведь очень хороший мастер, к тому же знает ее вкусы. В сущности, он все о ней знает. В свободное время иногда он незаметной тенью скользил за ней по городу, наблюдал, как она выбирает одежду или духи, как приглядывает в цветочных магазинах новые растения для зимнего сада, как грызет соленый миндаль, как тихонько напевает себе под нос, когда думает, что ее никто не слышит, как ее рука с расческой ходит по волосам… Несколько раз он видел ее на волжанских пляжах, после чего ему стало еще хуже. А теперь это было и вовсе невыносимым — ее равнодушие, ее недоступность, ее губы, целующие не его. Инга заполнила все его существо и билась в голове, словно большое душистое сердце, она сводила его с ума, и он возвращался домой, кривясь от неизменной боли в правом подреберье, и видел дома жену и не понимал, что это такое. Ему нужна была Инга! Инга! Когда она вместе с Витькой ездила на Мальдивы, он прочитал об этих островах абсолютно все, и теперь казалось, что именно он побывал там вместе с ней. Когда она на несколько месяцев укатила во Францию, он последовал за ней — сидя над книгами с бокалом дорогого настоящего французского вина. Он был с ней везде.

Борис отвернулся и медленно вышел за ограду. Потом шагнул за толстый ствол тополя и начал ждать. Вскоре из дверей вышли Витька и Инга, они шли в обнимку и над чем-то громко смеялись, причем Витькина рука уверенно лежала на ее левой ягодице. Борису послышалось свое имя, и он почувствовал, как его обдало горячей удушливой волной. Он скрипнул зубами, с ненавистью глядя на Витькину модельную стрижку и совершенно безвкусный костюм, нелепо сидевший на его мускулистом теле. Витька никогда не был хорошим ювелиром и уж точно никогда не был мастером, но он умел крутиться. Он умел подсиживать и подставлять, лезть по головам и по трупам, расстилаться и становиться в бойцовскую стойку, выжимать деньги абсолютно из всего и грамотно их вкладывать. И он очень хорошо умел отнимать.

Он отнял у Бориса его жизнь.

И отнял его женщину.

'БМВ' вырулил со двора и проскользнул по дороге мимо Бориса, сияя фарами. Он сжался за деревом, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать злыми безнадежными слезами. В голове снова появилась знакомая болезненная мысль. Впрочем, теперь она даже не была такой уж болезненной. Скорее немного приятной.

Если у него отняли, то почему бы ему не сделать то же самое?

Инга поймет свою ошибку. Должна понять. Ей придется это сделать.

Борис вышел из-за дерева и неторопливо зашагал по вечерней улице, не замечая, как следом тронулся прятавшийся в полумраке возле зарослей сирени 'лендровер' и медленно пополз следом, потом рванулся с места, обогнал его и скрылся за углом. Спустя минуту Лифман свернул туда же, сгорбившись и сунув руки в карманы пальто. Он всегда ходил одной и той же дорогой — здесь он дворами пересекал несколько улиц и выходил как раз к витрине антикварного магазина, которую он всегда долго и с наслаждением разглядывал, после чего садился в маршрутку и ехал домой.

Миновав один из домов, Борис замедлил шаг, увидев стоявший возле обочины джип с включенными фарами, но сделал это не из-за машины, а из-за человека, который курил, прислонившись к бамперу. Его лицо было очень знакомым. Особенно знакомым был взгляд, умудренный и чуть снисходительный, и почувствовав на себе этот взгляд, Борис ощутил странную неловкость и неуверенность. Это ощущение тоже было очень знакомым.

— Борис Анатольевич? — негромко произнес человек, когда он поравнялся с ним. — Можно с вами переговорить?

Лифман резко развернулся и в упор глянул на него, потом улыбнулся, и женщина, сидевшая в машине, вздрогнула, увидев эту улыбку. Это была бессмысленная улыбка сумасшедшего, долгое время проведшего в четырех стенах и вдруг неожиданно выпущенного на свободу.

— Виталий? — хрипло произнес он. — Это ты?

— Да, — ответил Воробьев, несколько удивленный и даже встревоженный такой реакцией. Борис резко шагнул к нему, и на его лице стремительно расправляла крылья некая полубезумная радость, граничащая с абсолютным счастьем.

— Слава богу! — облегченно произнес он, схватил Виталия за правую руку и тут же отдернул пальцы, испуганно посмотрев на него. — Что это?!

— Протез, — пояснил Виталий, — не пугайся. Зато с этой все в порядке, — он пошевелил в воздухе пальцами левой руки, готовый протянуть ее для рукопожатия, но тут же спрятал в карман, заметив, что Лифман не собирается этого делать. Свесив ладони вдоль бедер, он взглянул на руку Виталия с таким отчетливым отвращением, что Алину, смотревшую на лицо ювелира сквозь лобовое стекло, передернуло от гнева, и она стремительно вылетела из машины, громко хлопнув дверцей, и зло уставилась на Бориса суженными глазами. Лифман рассеянно посмотрел на нее и спросил:

— Кто это?

— Это Алина, — Виталий сделал вид, что не заметил реакции Бориса на свое увечье, и затянулся папиросой. Борис вопросительно взглянул на него.

— Алина?

— Да, Алина! — сказала она дребезжащим голосом. — Забыл что ли?! Я была рыжейрыжей! Мы еще с тобой здорово поругались, когда ты в зале обнимался со своими часами, а мы тебя так грубо потревожили!

— Но ведь ты… была совсем другой, — непонимающе произнес Борис. — Я помню. У тебя были медные волосы и зеленые глаза… и ты была очень красивой. Но…

— Ты здесь тоже не Аполлон, Лифман, так что давай закроем эту тему! — резко сказал Виталий, щелчком отправляя папиросу в темноту. — Поговорим о деле.

— Да, — Борис торопливо закивал, — конечно. Но что произошло? Где мы?

— В смысле… — Виталий недоуменно вздернул бровь.

— Я ничего не понимаю! Я помню, как шел, чтобы забрать проклятую куклу с рояля и бросить ее в камин, и вдруг что-то ударило меня в спину… — лицо Бориса жалобно скривилось, — а потом начался какойто бред. Я оказался в чьейто чужой жизни… я какимто образом оказался в чужой жизни… я ничего не понимаю!.. У меня ничего нет…я болен… и моя жена… моя Инга замужем за этим уродом Витькой! Знаешь, — Борис перешел на заговорщический шепот, — я ведь уже почти поверил, что именно это и есть моя жизнь, а то был всего лишь сон… но теперь, когда я тебя увидел, я понимаю… Это и есть эксперимент, да? Как нам отсюда выбраться?! Где остальные?! С ними тоже что-то сделали, да?!

— Боря, теперь с нами уже ничего не сделали. Мы просто проснулись. Вот тогда…

— Нет, — жарко, захлебывающеся продолжал шептать Лифман. — Ты ошибаешься! Нам что-то внушили! Нам внушили, что… у нас все не так, как на самом деле! Я только не понимаю, зачем они убили Свету?! Она что-то сделала не так?! Они ведь и ей могли… просто внушить!.. — Бориса передернуло при воспоминании о твердой холодной плоти под собственными пальцами и страшном распухшем, почерневшем лице Светланы, и он на мгновение зажмурился. Виталий тряхнул его за плечо.

— Реальность сейчас — вокруг нас, Боря! И именно сейчас мы настоящие! А то был сон. Всего лишь только сон. Искусственный, управляемый кемто сон, понимаешь?!

— Нет! Я хочу вернуть свою жизнь! Хочу вернуть свою Ингу! Эта скотина каждую ночь занимается любовью с моей женой!

— Виталик, поехали отсюда! — с ужасом воскликнула Алина и потянула Виталия за руку. — Бога ради, поехали! Оставь его! Он сумасшедший!

— Нет! — вскричал Борис, словно смертельно раненая птица. — Не бросайте меня! Мне страшно! Мы же договаривались держаться вместе! Помогите мне выбраться из этого кошмара! Где остальные?! Где Олег, где Жора?! Что с ними стало?! Они ведь тоже здесь, правда?! Если вы здесь, то и они тоже, правда?! Господи, я же думал, что я тут совсем один!.. Не бросайте меня, пожжалуйста!.. Она снова приходит ко мне по ночам вместе со своей Аёной! Опять, как в детстве… Я ее ненавижу! Господи, как же я ее ненавижу! Она опять утверждает, что умерла потому, что я этого хотел!

Он выпустил рукав Виталия и бессильно ополз на асфальт, привалившись спиной к колесу 'лендровера', потом хрипло зарыдал, уткнувшись лицом в согнутые колени. Обитатели двора, еще различимые в сумерках, удивленно смотрели в их сторону, из кучки сгрудившихся возле выбивалки подростков долетали издевательские смешки. Алина отвернулась, ее трясло.

— Господи, что же мы наделали… — прошептала она, потом беспомощно взглянула на застывшее лицо Воробьева. — Виталик, что же нам теперь с ним делать?

— Уж во всяком случае, не оставлять его тут куковать до утра! — отозвался Виталий ошеломленным голосом, потом нагнулся и приподнял плачущего ювелира под мышки. — Нука, господин Лифман, подымайтесь! Асфальт холодный — еще причинное место застудите. Может, заедем куданибудь, глотнем болеутоляющего?..

— Я последние месяцы не пью, — пробормотал Борис сквозь слезы. — Мне нельзя…

— Тогда мы отвезем тебя домой. Давай, садись, — Виталий открыл заднюю дверцу и впихнул Бориса на сиденье, невзирая на его вялые попытки сопротивляться.

— Куда домой?! В моем доме Витька живет! А та халабуда…

Виталий молча захлопнул дверцу и сел на водительское сиденье. Тронул машину с места, глядя перед собой. На его скулах играли желваки.

Всю дорогу Борис жалобно причитал позади, и Алина, слушая его, ежилась, не оборачиваясь. В ее памяти всплыл тот Борис, которого она увидела первый раз в автобусе, — Борис, вступившийся за нее перед Евсигнеевым с аристократической небрежностью, Борис, который в автобусе постоянно брал на себя роль миротворца, Борис, который на вечере в особняке так замечательно танцевал…

Когда джип притормозил возле подъезда Лифмана, тот несколько притих и теперь только потерянно моргал, глядя на их обернувшиеся лица.

— Боря, сейчас пойдешь домой, успокоишься, отдохнешь, а потом поговорим — лады? — сказал Виталий психиатрическим тоном. — Я тебя прекрасно понимаю, мы все через это прошли. У тебя все будет хорошо.

— Но я хочу знать…

— Завтра! — в голосе Виталия звякнул металл, и Борис поспешно кивнул.

— Ладно, хорошо. Только дай мне свой телефон. Пожалуйста. Я не буду сегодня звонить… но мне будет спокойней, если… — он тяжело вздохнул и замолчал. Виталий протянул ему визитку, и Борис схватил карточку с проворством нищего, которому по пьяной щедрости протянули стодолларовую бумажку. Потом нерешительно взглянул Воробьеву в глаза.

— Извини, пожалуйста… что я так…

— Нормально, старик, все нормально. Иди домой, отдыхай.

Борис кивнул и выбрался из машины. Идя к подъезду он все время оглядывался, словно желая убедиться, что джип и сидящие в нем люди не привиделись ему и не растворились в воздухе без следа, пока он не смотрел на них. Потом хлопнула подъездная дверь, и Алина, тяжело вздохнув, откинулась на спинку кресла.

— Вот сволочи! Какие сволочи!

— Я убью их, — негромко произнес Виталий. Алина взглянула на него. Воробьев постукивал пальцами по рулю, его глаза были сужены, а лицо окаменело.

— Что ты говоришь?

— Когда я найду их, а я их найду, то убью их. Возможно, я даже ни о чем не буду их спрашивать, — Виталий взглянул на часы, потом закурил. — Я просто их убью. Я еще не забыл, как это делается.

— Виталик…

— Что 'Виталик'?! — он зло глянул на нее, потом затянулся так сильно, что папироса затрещала в его пальцах, и с нее посыпался пепел. — Посмотри на этого бедолагу! Он же помешался! Он уже не понимает, где кончается сон и начинается реальность!

— Возможно, нам не следовало…

— Еще как следовало! Теперь он, по крайней мере, на какоето время перенесет свое внимание на нас. Возможно, позже, он сможет все вразумительно выслушать и придет в себя. Ты видела, как он за той парочкой наблюдал?! Ты видела, какое у него было лицо? Честно говоря, я испугался, что он сейчас чего-нибудь сотворит!..