тот час плясал, неуклюже подпрыгивая. Перед моими глазами мелькали то небо, то пушки на позиции, то лицо капитана Луца, с улыбкой глядевшего, как меня всем расчетом подкидывали вверх. Только Серега Гольдин стоял чуть в стороне, снисходительно так посматривал, словно на детскую забаву. Он в те дни исполнял обязанности старшины батареи, решал какие-то хозяйственные проблемы и в стрельбах не участвовал.
Качали меня не очень бережно, потому я неуклюже опустился задом на землю. Нагретый солнцем песок дышал теплом. И все улеглись на него с полным чувством удовлетворения: все сделали как надо, все выполнили как надо. И вообще, все в жизни — как надо. Стрельбы закончились — не по чему больше вести огонь. Прямое попадание — это не фунт изюма, это пятерка всей батарее, дорога на зимние квартиры, откуда наш временный старшина Сергей Гольдин поведет нас через весь город в баню. И мы, намеренно не глядя на девчат, столпившихся на тротуарах, будем дружно и двуголосо петь о том, что артиллерия — суровый бог войны.
А невыпитых компотов оставалось все меньше и меньше...
Я всегда любил смотреть на освещенные окна. Они обязательно хранили чьи-то тайны, и тени на занавесках воспринимались, как бесплотные духи из «Тысячи и одной ночи».
Когда-то одно окно было для меня окном Надежды. Из него на улицу падал зеленоватый свет. Иногда на подоконнике появлялась большая цветочная ваза. Значит, она заметила меня... Значит, выбежит на улицу, и я буду ждать ее за углом. Сколько раз я ждал ее там во время двух своих отпусков! Мы уходили в скверик, где была старая, заброшенная скамейка, на которой я выцарапал ножом букву «Д».
Я лежу на своей солдатской кровати и не сплю. Иван тоже не спит. Совсем разучился спать знаменитый соня. Наши кровати стоят вплотную. Стоит протянуть руку — и можно до него дотронуться. Три года мы спим так. Он знает про Дину столько же, сколько и я. Худо тебе, Иван, если ты делаешь вид, что спишь. Я тоже делаю вид. А сам вспоминаю окошко детства и окошко моей Надежды.
И еще представляю огромное-преогромное окно служебного кабинета, в котором лежат курсантские дела. Мы ждем приказа о производстве в офицеры. Нам уже выдали офицерскую форму, и мы, протянув под курсантский погон портупею и смачно поскрипывая хромовыми сапогами, заполонили весь город. Только денег у нас еще нет. И золотистых погонов с двумя звездочками. Самыми маленькими звездочками, которые сменятся когда-то большими. Самыми ожидаемыми, хотя кто-нибудь из нас, не выдержав солдатских тягот, вспомнит с жалостью к себе и даже раскаянием. Самыми дорогими звездочками, цену которых никогда не превысит и генеральская звезда...
А «посох удачи», то бишь терпение, то гнулся, то потрескивал. Не хватало у нас терпения. Уже и новенькие стриженые первокурсники появились, на которых мы глядели с высоты своего выпускного положения и называли между собой цыплятами.
Все жданки прождали, а все равно приказ о присвоении лейтенантских званий застал вроде бы даже врасплох. И когда дежурный по училищу объявил сбор в клубе для вручения погон и распределения по округам, все выпускники даже подрастерялись и попритихли.
Мы уселись в зале все трое рядом, глядели то на президиум с нашим стареньким генералом во главе, то на большую таблицу, извещающую, сколько и в какой округ будет направлено выпускников училища. Почему-то меньше всего было вакансий в Прикарпатский округ. А раз меньше, значит, больше всего желающих.
— Андреев! — вызвал начальник штаба первого.
— Прикарпатский, — ответил тот и рубанул строевым по клубному асфальтовому полу к президиуму, где генерал вручил ему погоны и диплом первого разряда.
Сначала зачитывали список тех, кто закончил училище по первому разряду и имел право преимущественного выбора места службы. Из того, что есть, конечно. Мы с Сергеем тоже можем выбрать округ, где начнется наша служба. Иван не дотянул, но все равно мы все трое уже решили, что едем на Дальний Восток. Желающих туда немного, так что и до Ивана очередь дойдет.
— Ты слышишь, все Прикарпатский выбирают, — говорит Сережка.
— Ты слышишь, Иван, — говорю я, — все Прикарпатский выбирают.
Сергей поворачивается ко мне:
— А ведь мы дураки. На Восток всегда можно успеть.
Я машинально киваю головой.
— Киевский...
— Прикарпатский...
— Вот она, Синяя птица, Ленька! Слышишь, где живут Синие птицы? — шепчет Сергей.
— Зайцы, — поправляю я.
— Нет, птицы. Зайцев я придумал, чтобы не повторяться. Метерлинк «Синяя птица».
— Северо-Кавказский...
— Прикарпатский...
— Давай махнем в Прикарпатский, а, Лень?
— Ты что, Сергей? Нас же трое!
Взгляд у него виноватый и беспокойный, как тогда, в поле во время дождя, при свете фары.
— Слышишь, — продолжает он, — пока молодые, хоть Россию посмотрим. Понимаешь, право выбора! Больше права выбора не будет.
Я сижу словно оглушенный. Меня заворожили слова «право выбора». Падает сверху, бьет сбоку, сзади: «Прикарпатский», «Одесский», «Прикарпатский»... Иван, ткни меня, чтоб я очнулся. Уже вызывают лейтенантов на букву «Г». Я прихожу в себя и гляжу на Сережку. Сейчас вызовут его.
— Гольдин!
— Прикарпатский.
Еще можно крикнуть, что ты ошибся. Все можно как-то повернуть. Пока еще нас трое. Иван опустил лобастую голову. Я сижу посередине между ними и не вижу ничего, кроме сцены. Сейчас настанет моя очередь.
...Я оглядываюсь сегодня на того лейтенанта и понимаю, что он просто-напросто мальчик. Только этого не видно, ведь ему двадцать лет, а на его погонах две звездочки. Военная форма — символ мужества. Этот мальчик думал, что он — мужчина, но он еще не был им.
Оглядываюсь на того Леньку Дегтярева и возвращаюсь к нему, в душный и шумный зал военного училища...
«Да, это мое право — выбирать, — думал я. — Куда хочу, туда и еду». Что оно такое, Прикарпатский? Мягкий климат и много садов?.. А Сережка уже выбрал. «Ты Лидуху помнишь?» В Прикарпатском округе тоже горы. И, кажется, даже кедры. «Терпение — посох удачи». А может, право выбора — посох удачи? Мать мне когда-то говорила: «Удачи тебе, сынок».
— Дегтярев!
— ...
— Дегтярев!
— Прикарпатский.
Ну вот и все. Почему ты не смотришь, Ленька, на Ивана? Тебе стыдно? Скорее бы закончилась эта перекличка! Ты что-то потерял, Ленька?..
— Все в порядке, Ленчик! — говорит Сергей. — Синие зайцы от нас не уйдут!
Так что же ты потерял, Ленька?
— Понимаешь, Иван...
— Все правильно, Леня. У тебя же первый разряд...
...Голубые Иванушкины глаза... Грустные Иванушкины глаза... Он уехал на Дальний Восток.
Когда наступает вечер, синий, как воды в горном озере, когда звезды становятся похожими на спелые алма-атинские яблоки, я заставляю себя вспоминать далекий город.
...Девчонка идет по лужам. На руку наброшен плащ-непромокайка, в другой туфли-гвоздики. Плевать девчонке на дождик! Разметал он у нее прическу. Идет она, спеленатая мокрым платьем, одна посреди