Все, значит, до последней нотки Вам расскажу, друзья!' Друзья пошли в 'приют веселья'; Они дьячку купили зелья На кровный пятачок. И закипели живо речи: О митральезах [3], о картечи, Об ужасах седанской сечи Витийствовал дьячок. 'Теперь (сказал дьячок с усмешкой) Играет немец, будто пешкой, Французом. Наш сосед, Глядишь, и к нам заглянет в гости…' — 'А мы ему сломаем кости, Мы загрызем его со злости. Храбрее русских нет!' — 'Старуха надвое сказала… Альма вам дружбу доказала; Фельдфебель без ноги; Ты, унтер, также петушился, Зато руки своей лишился; А Севастополь порешился; В него вошли враги'. Вздохнули усачи уныло. И горько им, и сладко было При имени Альмы. Дьячок задел их за живое, Он тронул сердце боевое, И оба думают: нас двое, — Дьячку отплатим мы. 'Послушай, человек любезный, Едали мы горох железный, А ты едал кутью. Есть у тебя и голосище, И в церкви служишь ты, дружище, И мы служили, да почище, В особую статью. Егорья дали нам недаром, Им не торгуют, как товаром. А дело было так: Угодно, значит, было богу, Чтоб на попятную дорогу Мы отступали понемногу От вражеских атак. Отдав врагу позицью нашу, Мы встали, заварили кашу: Солдатик есть здоров. И ели мы, ворча сквозь зубы: На первый раз французы грубы, Они согрели нас без шубы, Паля из штуцеров. Владимирцы и все другие, Все наши братья дорогие, Могли бы счет свести С французами. Да обманула, Ружьем кремневым всех надула Заводчица родная — Тула, Господь ее прости! Настала ночь. 'Петров, Фадеев! В ночную цепь, искать злодеев!' Мы, ружья на плечо, Идем — отборное капральство, Идем, куда ведет начальство, Вдруг рана у меня — канальство! — Заныла горячо… Я ранен был, как видишь, в руку, Но затаил на время муку От наших лекарей: И дело смыслят, и не плуты, Да в обращеньи больно люты, Отрежут лапу в две минуты, Чтоб зажило скорей. Тихонько говорю Петрову: 'Ты по-добру, да по-здорову, А я… я ранен, брат!' Петров сказал в ответ сердито: 'И мне ударили в копыто, Да это дело шито-крыто: Я схоронил мой _клад_'.
