Хуже ведьмы проклятой — холеры. Я ему подчинился невольно: Он рукою моей, как злодей, Овладел и мучительно, больно жжет ее… Мертвых слишком довольно, Нам живых подавайте людей! Вот и люди… И дьякон, и поп На гумне, утомившись, молотят, И неспелые зерна, как гроб Преждевременный, глухо колотят. . . …Вот и люди… Огромный этап За пригорком идет вереницей… Овладевши моею десницей, Карандаш на мгновенье ослаб, Не рисует: склонился, как раб Перед грозной восточной царицей. Я его тороплю, чтобы он Передал в очертаниях ясных И бряцание цепи, и стон, И мольбу за погибших, 'несчастных'… У колодца молодка стоит, Устремив на несчастных взор бледный… Подойдут к ней — она наградит Их последней копейкою медной… …Вот и люди, веселые даже, Подпершись молодецки в бока, Входят с хохотом в дверь кабака… …О создатель, создатель!; Когда же Нарисую я тонко, слегка, Не кабак, а просторную школу, Где бы люд православный сидел, Где бы поп о народе радел? Но, на грех, моему произволу Карандаш назначает предел. Оп рисует и бойко и метко Только горе да жизненный хлам, И ломаю зато я нередко Мой тупой карандаш пополам.
1870
К МОЕМУ СТИХУ
Мой бедный неуклюжий стих Плохими рифмами наряжен, Ты, как овечка, слаб и тих, _Но, слава богу, не продажен_. — 'Слова! Слова! Одни слова!' — О нет, зачем же мне не верить? Пусть ошибется голова, Но сердцу стыдно лицемерить.
5 ноября 1870
СОЛДАТСКИЙ КЛАД
(Рассказ)
В кафтан изношенный одетый, Дьячок Иван сидит с газетой, Читает нараспев. К нему подходят инвалиды; Они видали также виды, Они дрались в горах Тавриды, Врага не одолев. И говорит один калека: 'Читаешь ты, небось, про грека, Не то — про басурман? Скажи нам, братец, по газете; Что нового на белом свете, И нет ли драки на примете? Да не введи в обман!' — 'Зачем обманывать, служивый, Но за рассказ какой поживой Утешен буду я? Поставьте мне косушку водки, И, не жалея сильной глотки,
