Я вернулся к теперь уже однорукому хану, шлепнул его плашмя саблей по щеке — очень оскорбительный жест — и произнес назидательно, как безмозглому сопляку:

— Безоружных, тем более, послов, убивать нельзя.

Саблю бросил ему под ноги и пошел к своему коню. Половец теперь не воин, пока не переучится на левую руку. На это потребуется несколько месяцев, если не лет. Савка помог мне облачиться в бригандину и надеть шлем. За все это время из терема не вышел никто из князей. Видимо, Котянкан объяснил им, что за шум во дворе. Представляю, как он удивится, узнав, чем кончилось избиение безоружных.

Я сел на коня, взял копье и приказал дворовым:

— Приведите послу его коня.

Они уже успели отвести посольских лошадей в конюшню. Наверное, были уверены, что послам ездить больше не придется. Хорошо, что расседлать не успели. Оставшийся в живых посол сел на приведенную ему лошадь. Был он абсолютно спокоен, как будто смерть только что не посмотрела пристально в его глаза. Не знаю, смогу ли я так спокойно выдержать ее взгляд, не показать страх. Нет во мне той покорности судьбе, какая присуща людям тринадцатого века, особенно азиатам.

— Возьмите его в кольцо, — приказал я дружинникам и, чтобы опять не отнеслись пофигистски к моим словам, добавил: — Его жизнь — ваши жизни.

Мы промчались по городу, а потом медленно перебрались на левый берег Днепра. На ладьи положили помосты из досок, по которым и движешься. Когда идешь по ним пешком, сооружение кажется более-менее надежным, а когда едешь верхом, появляются сомнения. Да и конь начинает нервничать. Того и гляди, сиганет в воду. Он-то выплывет, а вот всадник в тяжелых доспехах вряд ли. Поэтому по мосту конные движутся осторожно. На левом берегу повернули на юго-восток. По донесению нашей разведки, разъезды монголов в дне пути от брода.

Когда поднимались по склону, я обернулся. От города к мосту скакал отряд половцев, с полсотни всадников. Уверен, что по нашу душу. То же самое подумали, наверное, и остальные члены моего отряда, в том числе и посол. Я увидел в его глазах не то, чтобы страх, но желание убраться отсюда побыстрее и подальше. Одно дело — безвыходное положение, а другое — когда есть шанс спастись. Я пришпорил коня, переводя его в галоп. Пусть половцы увидят, что мы их заметили и вроде бы испугались.

Примерно в километре от брода начинался лес. Дорога в нем сразу начала изгибаться. Лес не любит прямых линий. Мы проскакали по нему метров пятьсот, после чего я перевел коня на быстрый шаг. Монгольский посол, скакавший сразу за мной, вырвался было вперед, но сразу придержал своего коня. Я чувствовал вопросительный взгляд кочевника. Он не понимал, почему я не убегаю от погони. А вот мои дружинники сразу сообразили и, когда я дал отмашку правой рукой, начали, не задавая вопросов, сворачивать с дороги по одному вправо, занимать удобную позицию за деревьями. Не зря проводил я с ними учения. Тут и посол понял, что будет дальше. Он не удивился, когда мы с ним заехали в лес, и я отдал ему свое копье. Мне, надеюсь, оно не пригодится в ближайшее время. Да и ему тоже, но с оружием будет чувствовать себя увереннее.

Я слез с коня, привязал его к молоденькой березке. Отвязал арбалет и колчан с болтами. Было у меня желание пострелять из лука. Попасть, наверное, попаду, а вот поразить насмерть, скорее всего, не сумею. Арбалет надежнее. Я натянул рычагом тетиву, вставил болт. Посол внимательно наблюдал за мной, сидя на лошади. Мне иногда кажется, что кочевники и спят вместе с лошадьми в своих юртах. Заезжает в юрту на лошади, и вместе ложатся на бок. Арбалеты он наверняка видел у китайцев. Видимо, рычаг заинтересовал. Я обломал несколько веток, чтобы не закрывали обзор, приготовился к стрельбе.

Топот копыт услышал издалека. Половцы неслись рысью. Их кони проигрывали в скорости, но наверстывали выносливостью. Первым скакал безусый юноша лет шестнадцати, похожий на хана, которому я отрубил кисть. Скорее всего, младший брат. Кровная месть — дело обязательное. На юноше был чешуйчатый доспех и пирамидальный шлем с полями, напоминающий шляпу. Такие шлемы имеют многие галицкие дружинники. Наверное, получил в подарок от Мстислава Мстиславовича. В правой руке держал степную пику, готовясь всадить ее в меня, как только догонит. Когда он понял, что уже догнал, было поздно. Болт пробил доспех и влез в правую сторону грудной клетки. Юноша выронил пику, после чего схватился за гриву коня и проскакал еще метров двадцать прежде, чем свалился на землю. Вторым болтом я свалил крупного пожилого половца в кольчуге и остроконечном, «русском» шлеме. У него в плече и ноге уже торчало по стреле, но половец все еще вертелся на дороге, выискивая, на кого бы броситься. Когда и он свалился на землю, оставшиеся в живых половцы развернулись и начали отрабатывать любимый маневр — удаление от противника на максимальную дистанцию, получив в спины еще несколько стрел.

Я по ним не стрелял. Привязав к седлу арбалет и колчан, сел на коня, забрал у посла свое копье и выехал на дорогу. Мои дружинники вышли из леса пешком и принялись вытряхивать трупы из доспехов, одежды и обуви и выдергивать из них стрелы. Каждый брал только свои стрелы, редко ошибались. Несколько раненых тут же добили. Всего мы уничтожили тридцать два человека.

Дальше мы поехали быстрым шагом, гоня табун из трех десятков лошадей. Выехав на участок степи, я приказал восьмерым дружинникам остаться там с трофейными лошадьми. Не думаю, что половцы пошлют в погоню второй отряд. С двумя дружинниками и послом поскакал дальше. Сразу после захода солнца, выехав на очередной участок степи, заметили впереди отряд кочевников, человек двадцать. Это были не половцы. Они остановились, наблюдая за нами. Я показал рукой послу, чтобы ехал к ним.

— Благодарю, — сказал он мне тихо на языке, похожем на турецкий.

— Попадешься с оружием, убью, — также тихо сказал я на турецком.

Посол кивнул головой, соглашаясь, что поступлю правильно, и неторопливо поскакал к своим.

Мы развернулись и в таком же темпе поскакали к своим, которые охраняли трофейных лошадей. Добрались до них поздно ночью. Наскоро перекусив, я завалился спать на ложе из травы, застеленной попоной, приказав не будить меня, если не случится ничего чрезвычайного. Заснул не сразу. Смотрел на яркие звезды Млечного пути и думал, что ход истории изменить нельзя, но прогнуть можно.

Который уже день мы медленно плетемся вдоль правого берега Днепра на юг. Сейчас проходим пороги. Ладьи оставили перед порогами. Я свои вообще отправил домой. Назад будем возвращаться другой дорогой. Если будет кому. Возле Хортицы к нам присоединятся основные силы половцев, которые ждут там, и галичан, которые на ладьях спустились по Днестру в Черное море, а потом поднялись вверх по Днепру.

В Кодаке, перед порогами, к нам еще раз приходили монгольские послы, предлагали дружить. Я в это время рыбачил и купался в Днепре. Спасать еще одних послов не счел нужным, а выслушивать перепевы советов Котянкана в исполнении Мстислава Галицкого — и подавно. Послам опять отказали.

— Если вы послушались половцев, убили наших послов и идете на нас — то вы идите. Мы вас не трогали. Бог нас рассудит, — сказали послы на прощанье.

Как ни странно, этих отпустили живыми.

В авангарде нашей армии движется часть войска Мстислава Галицкого, за ним — Мстислава Черниговского и замыкает — Мстислава Киевского. В день проходим километров тридцать. Степь выбиваем так, что ни травинки не остается. Последние дни стоит жара, поэтому войско поднимает тучи пыли. Я вместе со своими кавалеристами еду в стороне от колонны, ближе к реке. Здесь воздух почище. По противоположному берегу нас сопровождают небольшие отряды противника. Наши первое время материли их и показывали соответствующие жесты, но монголы не реагировали, поэтому теперь дружинники как бы не замечают их. Не доставляет удовольствия дразнить врага, который не обижается.

У моих кавалеристов прекрасное настроение. Трофейных лошадей, доспехи и оружие мы продали, а деньги поделили по-княжески: половина — мне, половина — им на десятерых. Купили всё половцы. Не удивлюсь, если это были родственники погибших. К подобным инцидентам они относятся спокойно, без национальной окраски. Кто-то с кем-то поссорился, сразился — это дело житейское. Бог помог победить правому, а с правого спроса нет. Или решили отложить месть на время, до победы над монголами. В победе никто не сомневается, кроме меня. Возможно, есть сомнения и у Мстислава Киевского. Но у него это,