позволяет вам делать то, что вздумается, напротив, это налагает на вас дополнительные ограничения.
— Итак, — сказала экономка, оживлённо подходя к профессорскому столу во время обеда в следующий четверг, — Джукс вновь попался…
— Снова украл? — спросила мисс Лидгейт. — Вот это да, какое разочарование!
— Энни сказала мне, что у неё уже в течение некоторого времени были подозрения, а вчера, когда у неё были свободные полдня, она поехала сказать миссис Джукс, что собирается поместить детей где- нибудь в другом месте, и вдруг ба!.. появляется полиция и обнаруживает множество вещей, которые были украдены две недели назад из комнат студентов в Холлиуэлл. Это было самым неприятным для неё — я имею в виду Энни. Они задавали ей много вопросов.
— Я всегда думала, что было ошибкой оставлять там детей, — сказала декан.
— Так вот что делал Джукс той ночью, — сказала Харриет. — Я слышала, что он был замечен здесь около колледжа. Фактически это я намекнула Энни. Жаль, что она не увезла детей раньше.
— Я думала, что у него всё хорошо, — сказала мисс Лидгейт. — У него была работа, и я знаю, что он держал цыплят, и были деньги за маленьких Уилсонов, детей Энни, так что, по-моему, бедняге не нужно было красть. Возможно, миссис Джукс плохо ведёт хозяйство.
— Джукс — мошенник, — сказала Харриет. — Занимается грязными делишками. Лучше всего убрать его отсюда подальше.
— Он много взял? — спросила декан.
— Я узнала от Энни, — сказала экономка, — они считают, что смогут повесить на Джукса большую часть дел о хищениях. Я понимаю, что главный вопрос, как он сбывал украденное.
— Полагаю, он избавлялся от него через скупщиков, — сказала Харриет, — ростовщиков или людей такого сорта. Он был до этого в тюрьме?
— Насколько я знаю, нет, — сказала декан, — хотя следовало бы.
— Тогда, полагаю, он легко отделается, как осужденный впервые.
— Мисс Бартон всё об этом знает. Спросим её. Надеюсь, что бедная миссис Джукс не соучастница, — сказала экономка.
— Конечно же, нет! — вскричала мисс Лидгейт. — Она — такая хорошая женщина.
— Должно быть, она об этом знала, — сказала Харриет, — в противном случае она полная идиотка.
— Как ужасно знать, что твой муж — вор!
— Да, — сказала декан, — должно быть, страшно неудобно, когда понимаешь, что живёшь на неправедные доходы.
— Ужасно, — сказала мисс Лидгейт. — Я не могу вообразить ничего более ужасного для честного человека.
— Тогда, — сказала Харриет, — ради самой же миссис Джукс мы должны надеяться, что она столь же виновна, как и он.
— Какая ужасная надежда! — воскликнула мисс Лидгейт.
— Ну, получается, что она должна быть или виновной, или несчастной, — сказала Харриет, передавая хлеб декану с озорным блеском в глазах.
— Я всё-таки возражаю, — сказала мисс Лидгейт. — Она должна быть или невиновной и несчастной, или виновной и несчастной — и я не вижу, как она может чувствовать себя хорошо, бедняжка.
— Давайте спросим директрису в следующий раз, когда её увидим, — сказала мисс Мартин, — можно ли виновному человеку быть счастливым. И если да, то что лучше: быть счастливым или добродетельным.
— Ну, декан, — сказала экономка, — мы не можем позволять себе такое. Мисс Вейн, пожалуйста, дайте декану чашу цикуты. А если вернуться к рассматриваемой теме, полиция до сих пор не обвинила миссис Джукс, таким образом, полагаю, что против неё ничего нет.
— Очень этому рада, — сказала мисс Лидгейт. В этот момент появилась мисс Шоу, полная печальных новостей об одной из её учениц, которая страдает от бесконечной головной боли и не может работать, и беседа перешла в другое русло.
Семестр подходил к концу, а расследование, казалось, почти не продвинулось. Однако похоже, что ночные прогулки Харриет и предотвращение инцидентов в библиотеке и часовне заставили полтергейста немного притормозить, поскольку в течение трёх дней не было никаких проявлений его деятельности, даже таких, как надписи в туалете или анонимные письма. Декан, чрезвычайно занятая, была рада такой передышке, а также добрым новостям, что миссис Гудвин, секретарь, вернётся в понедельник, чтобы справиться с валом бумаг в конца семестра. Было замечено, что мисс Кэттермоул повеселела и написала для мисс Хилльярд довольно серьёзную работу о военно-морской политике Генриха VIII. Харриет пригласила загадочную мисс де Вайн на кофе. Как обычно, она намеревалась проникнуть в душу мисс де Вайн и, как обычно, раскрыла перед ней свою собственную.
— Я вполне согласна с вами, — сказала мисс де Вайн, — что трудно объединить интеллектуальные и эмоциональные интересы. Я не думаю, что это относится только к женщинам, это справедливо и для мужчин. Но когда мужчины ставят свою общественную жизнь выше личной, это вызывает меньше возражений, чем когда то же самое делает женщина, потому что женщины примиряются с пренебрежением лучше, чем мужчины, ибо воспитаны так, что ожидают этого.
— Но предположим, что некто не вполне сознаёт, что он хочет поставить на первое место. Предположим, — сказала Харриет, возвращаясь к словам, которые были произнесены не ею, — предположим, что у человека есть и сердце, и ум?
— Обычно можно понять, — сказала мисс де Вайн, — наблюдая, какие ошибки вы совершаете. Я совершенно уверена, что человек никогда не сделает фундаментальной ошибки в деле, к которому действительно лежит его сердце. Фундаментальные ошибки проистекают из-за нехватки искреннего интереса. Это моё мнение.
— Однажды я сделала очень большую ошибку, — сказала Харриет, — и полагаю, вы знаете, о чём речь. Не думаю, что это произошло из-за отсутствия интереса. В то время это казалось наиважнейшим делом в мире.
— И всё же вы сделали ошибку. Вы думаете, что действительно отдавали этому весь ум? Ваш ум? Вы действительно действовали столь же тщательно и радовались так же, как если бы написали прекрасный отрывок прозы?
— Но это трудно сравнивать. Конечно же, нельзя испытывать те же эмоции, имея дело со столь отвлечённым предметом.
— Разве, написав хорошую вещь, вы не испытываете эмоциональный подъём?
— Конечно, испытываю. По крайней мере, когда всё получилось чертовски правильно и знаешь, что это правильно, тебя охватывает такое возбуждение, подобно которому не существует. Это изумительно. Это заставляет чувствовать себя подобным Богу в день седьмой, во всяком случае, некоторое время.
— Именно это я и имею в виду. Вы решаете проблему и не делаете ошибок, а затем испытываете экстаз. Но если имеется какой-либо предмет, который вы ставите на второе место, тогда это действительно не ваше.
— Вы абсолютно правы, — сказала Харриет после небольшой паузы. — Если по-настоящему заинтересован, то знаешь, как быть терпеливой и позволить времени течь, как говорила королева Елизавета. Возможно, именно это значение имеет фраза о том, что гений — это вечное терпение, которую я всегда считала абсурдной. Если действительно чего-то желаешь, то не хватаешь это в спешке, а если хватаешь, то в действительности это тебе не нужно. Вы полагаете, что, если стараешься изо всех сил ради чего-нибудь, это — доказательство его важности для тебя?
— Думаю, что в значительной степени это так. Но главное доказательство — то, что вы решаете проблему без фундаментальных ошибок. Конечно, все и всегда совершают мелкие ошибки. Но фундаментальная ошибка — верный признак безразличия. Хорошо бы сегодняшних людей научить, что
