маленькая, симпатичная и робкая молодая женщина, помощник тьютора по английскому и литературе, и замечательная в основном тем, что была помолвлена с младшим доном из другого колледжа. Директриса перебила её.
— Пожалуйста, мисс Чилперик. Это именно то предложение, которое не следует делать а этой аудитории. Оно может послужить предупреждением.
— Это, — сказала мисс Хилльярд, — делает положение невыносимым. — Она сердито посмотрела на Харриет, как если бы именно та была ответственна за создавшееся положение, что в некоторой степени соответствовало действительности.
— Мне кажется, — сказала казначей, — что теперь, после того, как мы попросили мисс Вейн приехать и дать нам совет, мы оказались не в состоянии принять его или даже услышать. Ситуация скорее гилбертианская.
— Хоть в какой-то степени мы должны быть откровенными, — сказала директриса. — Вы советуете обратиться к частному детективу, мисс Вейн?
— Не обычного типа, — сказала Харриет. — Вам они не понравятся. Но я знаю об организации, где можно получить человека приемлемого типа и высокой проницательности. — Потому что она помнила, что была некая мисс Кэтрин Климпсон, возглавлявшая якобы бюро машинисток, которое фактически представляло собой полезную организацию из женщин, занятых проведением небольших необычных расследований. Бюро было независимым, хотя за ним, она знала, стояли деньги Питера Уимзи. Она была одним из очень немногих людей в Королевстве, которые владели этой информацией.
Казначей кашлянула.
— Статья расходов на детективное агентство, — заметила она, — произведёт странное впечатление при ежегодной ревизии.
— Я думаю, что это можно было бы устроить, — сказала Харриет. — Я знаю эту организацию лично. Плата, возможно, не понадобится.
— Это, — сказала директриса, — неправильно. Деньги должны быть, конечно, заплачены. Я с удовольствием взяла бы ответственность на себя.
— Это тоже неправильно, — сказала мисс Лидгейт. — Нам это не понравится.
— Может быть, — предложила Харриет, — я могла бы узнать, о какой сумме может идти речь. — Фактически, эта сторона дела была ей абсолютно незнакома.
— В запросе вреда не будет, — сказала директриса. — А тем временем…
— Если я могу предложить, — сказала декан, — то предлагаю передать все свидетельства мисс Вейн, поскольку она — единственный человек в этой комнате, который не может быть под подозрением. Возможно, она хотела бы обдумать этот вопрос и обсудить его с вами утром. Ну, или не утром, из-за лорда Оукэппла и открытия, но в какое-то время завтра.
— Очень хорошо, сказала Харриет в ответ на вопросительный взгляд директрисы. — Я это сделаю. И если я смогу найти какой-то способ быть вам полезной, я приложу все усилия.
Директриса поблагодарила её. «Все мы осознаём, — добавила она, — чрезвычайную неловкость ситуации, и я уверена, что мы сделаем всё от нас зависящее, чтобы помочь прояснить это дело. И я хотела бы сказать вот что: независимо от того, что любой из нас думает или чувствует, очень важно, чтобы мы отбросили в максимально возможной степени все неявные подозрения и проявляли особую осторожность, чтобы не сказать что-либо, что можно было бы рассматривать как обвинение против кого-либо. В тесном сообществе, как наше, нет ничего хуже, чем атмосфера взаимного недоверия. Я повторяю, что лично я уверена в каждом старшем сотруднике колледжа. Я приложу все усилия, чтобы не быть предвзятой и обращаюсь ко всем коллегам с просьбой сделать то же самое.
Преподаватели согласились, и собрание закончилось.
— Уф! — сказала декан, когда она и Харриет завернули в Новый дворик, — это самое неприятное собрание, на котором мне приходилось присутствовать. Дорогая, вы просто бросили бомбу в нашу среду!
— Боюсь, что так. Но что я могла сделать?
— Похоже, что ничего. О, дорогая! Директрисе очень хорошо говорить о непредвзятости, но мы все будем чувствовать себя совершенно ужасно, задаваясь вопросом, что другие думают о нас, и не является ли наш собственный разговор безумным. Это ощущение безумия, оно так ужасно.
— Понимаю. Между прочим, декан, я действительно абсолютно отказываюсь подозревать вас. Вы — самый нормальный человек, которого я когда-либо встречала.
— Я не думаю, что именно это называется непредвзятостью, но всё равно спасибо за добрые слова. А можно ли подозревать директрису или мисс Лидгейт? Но лучше я помолчу. Иначе в процессе исключения… о, Боже! Ради всего святого, разве мы не можем найти кого-то постороннего с неопровержимым алиби, готового броситься в бой?
— Будем надеяться, что найдём. И, конечно, есть те две студентки и скауты, которых нужно вывести из-под подозрения. — Они зашли в двери квартиры декана. Мисс Мартин резко ткнула кочергой в угли, уселась в кресле и уставилась на пылающий огонь. Харриет свернулась на кушетке и смотрела на мисс Мартин.
— Послушайте, — сказала декан, — недопустимо, чтобы вы говорили мне слишком много о том, что вы думаете, но нет никаких причин, почему кто-либо из нас не должен рассказать вам, что мы думаем, правда? Хорошо. Вот в чём дело. Какова цель всей этой грязной кампании? Это не похоже на личное недовольство кем-то в отдельности. Это своего рода слепая ненависть, направленная против всех в колледже. Что за этим скрывается?
— Ну, кто-то мог подумать, что колледж, как некая личность, ранил её. Или это могло быть личное недовольство, маскирующееся под общую ненависть. Или это может быть маньяк, который заварил кашу и получает от этого удовольствие, — такова обычная причина подобных поступков, если это можно назвать причиной.
— И это чистое озорство. Как несносные дети, которые разбрасывают мебель, и слуги, которые изображают привидений. И, если говорить о слугах, вы полагаете, есть ли что-нибудь, указывающее на то, что преступник принадлежит к этому классу? Конечно, мисс Бартон не согласилась бы, но, в конце концов, некоторые из используемых выражений очень грубые.
— Да, — сказала Харриет, — но фактически нет ни одного, которого я, например, не поняла бы. Я верю, что если вы поместите даже самых чопорных людей под наркоз, они могут выдать из подсознания самый странный словарь, причём чем чопорнее человек, тем грубее.
— Верно. А вы заметили, что во всех записках нет ни одной ошибки?
— Заметила. Это, вероятно, указывает на довольно хорошо образованного человека, хотя обратное не обязательно верно. Я имею в виду, образованные люди часто вносят ошибки нарочно, поэтому наличие ошибок в правописании не доказывает ничего. Но отсутствие ошибок — более трудная задача, если только это не естественно для человека. Я не очень ясно выразилась?
— Напротив. Грамотный человек может выдавать себя за неграмотного, но неграмотный не может выдавать себя за грамотного, не больше, чем я могла бы притвориться математиком.
— Она могла воспользоваться словарём.
— Но тогда она должна была бы знать достаточно для того, чтобы пользоваться словарем «сознательно», как теперь модно выражаться. Разве наш анонимщик настолько глуп, что не мог бы разобраться с правописанием?
— Не знаю. Образованный человек, притворяясь неграмотным, часто совершает ужасные промахи: он пишет простые слова c орфографическими ошибками и не ошибается в сложных. Не очень трудно понять, когда люди делают именно это. Полагаю, что гораздо умнее не делать ошибок вообще.
— Понимаю. Исключает ли это скаутов?.. Но, возможно, они пишут лучше нас. Очень часто они гораздо образованнее. И я уверена, что они лучше одеваются. Но это к делу не относится. Остановите меня, когда я отвлекусь от темы.
— Вы не отвлекаетесь, — сказала Харриет. — Всё, что вы говорите, совершенно верно. В настоящее время я не вижу, как исключить кого бы то ни было.
