Шрайбер, значит. Генри кивнул. Не Шиммер, не Шварцнер, а Шрайбер. Джозеф Шрайбер.

– А где он сейчас?

– Он исчез, – сказала Айлин. – За полгода до того, как въехал ты…

Она осеклась и опять посмотрела на Таунсенда, который напряжённо размышлял, обколотившись о стену:

– Причём тут Джозеф? Ты говорил, что знаешь, как мы можем…

– Я получил от него письмо, – сказал Генри. – Буквально час назад, прежде чем оказался здесь. Он писал, что я… то есть мы… должны идти куда-то вниз, чтобы выйти отсюда. Не знаешь, что это может означать?

Подумав, Айлин покачала головой:

– Не имею понятия. Джозеф… он был какой-то странный, особенно в последние недели, когда я видела его. С тех пор, как начал своё расследование.

Генри поднял голову. Брейнтри тоже упоминал про расследование. Тогда он не обратил особого внимания, да и собеседник был далеко не задушевный, но теперь…

– Какое расследование? Он не говорил тебе?

– Ну, я один раз спросила, что это за старые кипы газет, которые он таскает вверх-вниз по лестнице, – Айлин невесело улыбнулась. – Он сначала отшучивался, потом всё-таки сказал, что это газеты десятилетней давности, и он ищет в них материалы для своего расследования по делу Уолтера Салливана. Откровенно говоря, я пожалела, что спросила, потому что Джозеф потом битые полчаса меня удерживал на лестнице, рассказывая об этом маньяке… Ты уверен, что письмо от Джозефа? Ведь о нём давно ничего не слышно.

– Айлин, – Генри присел на корточки, чтобы унять возбуждение. Наконец-то в темноте забрезжил свет, и он начал что-то понимать. – Расскажи, пожалуйста, о Джозефе и о том, как он пропал. Мне нужно знать. Это может быть очень важно для того, что мы будем делать дальше.

Айлин прижала загипсованную руку к груди.

– Хорошо, – сказала она. – Я постараюсь.

Джозеф Шрайбер был мужчиной крепкого телосложения. Из-за этого, хотя он особо не вышел ростом, рядом с ним все чувствовали себя спичечными головками. Поговаривали, что дед у Шрайбера был эмигрантом из Германии, перебравшимся в Штаты во времена Второй Мировой (из-за этого журналист сразу попал в нелюбовь к Ричарду Брейнтри, который терпеть не мог «понаехавших»). В первый же день своего приезда Джозеф лично обошёл все квартиры крыла, чтобы представиться жильцам. Видно было, что он приехал в город всерьёз и надолго и высоко ценит добрососедские отношения (не то что некоторые из старых жильцов).

Айлин он понравился. Разговаривать с ним было легко, он обладал даром любой разговор незаметно направлять в лёгкое русло. Говорил Джозеф внятно и с расстановкой, словно раздумывая над каждым словом, но это вовсе не мешало его воспринимать. Он часто шутил над своей манерой речи, утверждая, что в этом деле виноват журналистский институт.

В первые месяцы можно было часто видеть, как журналист выходит из квартиры, насвистывая под носом какую-нибудь мелодию. Он всегда носил с собой потрёпанный кожаный портфель, в котором хранил материалы для статей. Как-то раз он сообщил Айлин, что подписал долгосрочный контракт с «Конкордом» и теперь наконец-то может не беспокоиться о ближайшем будущем, что было роскошью в последние годы. Она искренне порадовалась за него и попросила экземпляр журнала с его статьёй. Джозеф пообещал дать ей, но обещание так и осталось висеть в воздухе, потому что как раз к тому времени он начал… меняться.

Почему-то Айлин была уверена, что отсчёт странностей начался с того самого вечера, когда она столкнулась с ним на лестнице и поинтересовалась о кипах газет в его руке. Джозеф казался странно возбуждённым, глаза его так и горели; когда он наконец закончил сбивчивый рассказ о маньяке, вырезающем цифры на телах своих жертв, она успела сто раз пожалеть, что просто не прошла мимо.

– Что за рассказ? – кротко поинтересовался Генри, который жадно ловил каждое слово Айлин. Она пожала плечами:

– Если хочешь, могу пересказать. Правда, помню не очень хорошо…

– Нет-нет, продолжай, – Генри не без оснований опасался, что если услышит ещё и это вдобавок, то мозг просто взорвётся от обилия информации после длительного голода.

После разговора на лестнице с неделю Айлин не видела Джозефа, но особо по этому поводу не печалилась. Он часто уезжал в командировки собирать материалы для статей, так что это не было редкостью. Но однажды вечером, возвращаясь с работы, она увидела, как Джозеф стоит у своей квартиры, и, нагнувшись, считает количество ладошек на стене напротив. Айлин поразило, насколько журналист похудел за последнее время. Сначала она хотела тихо прошмыгнуть в квартиру, не мешая занятию соседа, но решила хотя бы поздороваться.

– Джозеф? – окликнула она его. Шрайбер вздрогнул и резко оглянулся через плечо. Увидев, что это она, он расслабился:

– Ах, это вы…

– Добрый вечер, Джозеф.

– И вам также…

Ей не понравилось, что взгляд Джозефа беспокойно мечется по коридору, потолку и стенам – по чему угодно, кроме её лица. Это было непохоже на него.

– Как поживаете? – спросила Айлин. Вопрос прозвучал как-то глупо: было видно невооружённым глазом, что у Джозефа что-то стряслось. Вместо ответа он придвинулся к ней ближе и спросил – очень тихо, будто опасаясь, что их подслушивают:

– Айлин, эти отпечатки на стене – они давно здесь?

Она с недоумением посмотрела на чёрные пятерни, усеивающие стену. Пару раз Фрэнк Сандерленд пытался их вывести, но шалуны использовали очень едкую краску, и окончательно стереть рисунки так и не удалось.

– Сколько я себя помню, всегда, – осторожно ответила она.

Губы Джозефа тронула нервная вспыхивающая улыбка:

– Вы никогда не пытались сосчитать, сколько их тут?

Вопрос показался Айлин совершенно бессмысленным. Зачем считать ладошки на стене? Более глупого занятия нельзя было придумать. Однако же, похоже, до её прихода сосед занимался именно этим.

– Нет, – ответила она, машинально начиная водить глазами по пятёрням. Джозеф её опередил:

– Не надо. Я только что считал – ровно четырнадцать штук. Я имею в виду, не считали ли вы их раньше, до моего приезда сюда?

– Вряд ли… – его поведение беспокоило её всё больше и больше. Айлин украдкой покосилась на дверь своей квартиры. Кажется, Джозеф это заметил – по крайней мере, он тут же перестал загораживать путь и учтиво отступил к стене:

– Ну это неважно. Извините за глупый вопрос, Айлин. Просто мне, в некотором роде… ну скажем так – было бы интересно это узнать.

– Понимаю, – на самом-то деле ничего она не понимала. Может, подумала она, Джозеф пьян? Или подсел на дурь?.. Нет, не похоже. Он явно не в себе, но это не алкоголь и не наркотики.

Попрощавшись с Джозефом, Айлин вошла в квартиру. Минутой позже