Смрадный запах исходил из разлагающегося тела, вызывая тошноту. Генри замер, занеся нож для удара, готовый к защите. Женщина тоже остановилась – казалось, она испытала некоторое колебание. Когда Генри осознал это, на него напало внезапное звенящее спокойствие. В последний раз судорожно дёрнувшись, пальцы стали твёрдыми и холодными. Напряжение, превращающее тело в гитарную струну, осталось, но страх потупился, как гвоздь, размазанный о чугунную поверхность.

Ну давай. Иди сюда.

Женщина топталась на месте, скалясь тупой усмешкой. Бретелька лифчика отслоилась; Генри с отвращением увидел её левый сосок, серый и вмявшийся внутрь. Из раны на животе продолжала сочиться кровь.

И тут Генри сделал то, что меньше всего от себя ожидал. Он сделал шаг вперёд. Сердце ёкнуло в сумасшедшем прыжке, стены госпиталя вспыхнули белым огнём, и он подумал: сейчас она набросится, не стерпит подобной наглости. И был безмерно удивлён, когда мёртвая женщина осадила назад, мелко потрясывая головой, как голодная волчица.

Ещё шаг. Она отступала.

Боишься?

Дверь с изображением человека, бегущего вверх по лестнице, оказалась в двух шагах справа. Не сводя глаз с противницы, Генри сместился в сторону двери. Замелькала надежда, что встреча окончится ничем, и они разойдутся с миром вопреки желанию «хирурга», который минуту назад глумился над её телом. Но тут проклятый механизм лифта выдал очередной лязг, сопровождаемый искрой огня, и Генри невольно скосил глаза в сторону. Всего лишь на долю секунды, но… Краем глаза он заметил, как мёртвая женщина с удивительной проворностью скользнула вперёд. Взмах ножом опоздал: лезвие лишь рассекло кожу на её переносице, вызвав жалкие капли чёрной крови. А уж потом ледяные пальцы с острыми ногтями сомкнулись на горле Таунсенда, погрузив его в пучину боли, оторвали от пола, вознесли вверх. Он замахал руками, ничего не видя, в надежде нащупать её лицо. Напрасно – мир заволокла серая пелена, и осталось лишь его собственное горло, пышущее огнём. Генри бессвязно прохрипел, задергал ногами. Пальцы женщины вжались удавкой. Теряя сознание, Генри поднял руку с ножом и полоснул им около своего горла, зацепив что-то мягкое, легко расходящееся под лезвием. Хватка тотчас ослабла, потом исчезла вовсе. Генри понял, что падает вниз. Низвержение длилось недолго и окончилось болезненным ударом о пол. Ничего не видя и не чувствуя, Генри тем не менее вскочил на ноги, как ванька-встанька. Она была здесь, всё ещё живая неживой жизнью, всё ещё опасная и мечтающая вонзить ногти в его шею.

Женщина рассматривала свою кисть, где недосчиталась двух или трёх пальцев. Они бесформенными чёрными обрубками валялись на полу. Крови было мало, но в ходячем трупе чувствовалась растерянность. Не давая ей времени опомниться, Генри сделал выпад ножом, целясь в горло. Она попыталась подставить локоть, в какой-то мере ей удалось отвести удар, но вряд ли она рассчитывала на такой исход: лезвие скользнуло от удара наверх и снова вонзилось ей в переносицу, на сей раз сминая хрящ, проходя дальше. Мягкий хруст заставил Генри поморщиться, но он не стал вынимать нож… напротив – надавил сильнее, погружая его в то, что осталось от мозгов чудовища. Не выдержав давления, тонкое лезвие переломалось. Генри отскочил в сторону, тяжело дыша, готовый к новому противостоянию. Но это было уже лишнее: мёртвая женщина мгновение стояла на месте, покачиваясь вперёд-назад, словно не веря тому, что сотворил с ней этот человек, потом кулем повалилась на пол. Голова глухо стукнулась, как мешок с картофелинами. Руки дёрнулись в конвульсии и замерли.

Убедившись, что угроза миновала, Генри прислонился к стене, потом сполз на пол. Чудовищный скачок адреналина оставил зудящее жжение в суставах. В горло, казалось, запихнули горящую вату, и пламя переливалось всеми цветами радуги. Генри испугался, что не сможет дышать, но воздух продолжал накачивать лёгкие. Он посмотрел на свои руки, где осели капли стылой крови и чего-то ещё с противным серым оттенком. Недолго думая, Генри потёр руку о джинсы и перестал об этом заботиться.

Нельзя было здесь долго оставаться. Даже в нынешнем разбитом состоянии Генри отдавал себе в этом отчёт. Ему нужно на второй этаж, отыскать там четырнадцатую палату, не дать «хирургу» добраться до Айлин. Этот бой – отвлекающий маневр, чтобы задержать его, он потерял слишком много времени… Бог мой, что, если он уже там?

Он поднялся и прошёл в заветную дверь. Полутьма добралась и до лестничной площадки. Что ж, хотя бы нет этого мерзкого зелёного света. Обессиленно прислонившись к перилам, Генри начал подниматься. Он и не подозревал, что путь на второй этаж может быть таким долгим.

Мужчина в синем плаще стоял над больничной койкой молча, не двигаясь, почти не дыша. Число 14 на изголовье почти стёрлось под налётом ржавчины. Человек слышал приглушённые вскрики и шум борьбы внизу, на первом этаже, но беспокоился об этом в последнюю очередь. Его место было здесь и сейчас.

Он задумался, стоит ли включить свет. С одной стороны, без света в палате было слишком темно, и когда девушка очнётся, она может перепугаться. С другой – ему нравилось смотреть на неё так, в объятиях полумрака, а слишком сильное освещение могло убить хрупкую равновесную красоту. Но он всё-таки переборол себя и щёлкнул тумблёром на проводке, заливая палату ярким рассеянным светом с крахмальным отливом. Фиолетовые остовы синяков на теле девушки обозначились чётче, а лицо стало белым, как бумага. Он пожалел, что включил свет, но раз сделано, тут ничего не изменишь. Мужчина отвернулся и вышел из палаты. Больше ему здесь было нечего делать… пока. Преемник Мудрости уже на пути к Возрождённой Матери. К добру это или к худу – покажет время…

Удар. Вспышка. Боль. Свет окрашивается темнотой, и звон разбивающегося фарфора осыпается в её ушах градом. «Боже мой, – она приходит в ужас, – он разбил мою любимую чашку!». Ещё удар, и свет полностью поглощается, увлекается вниз, как бурлит вода в стиральной машине. Она перестаёт что-либо чувствовать. Пустота.

Следующее – чьи-то голоса над ней, яркий свет, белые халаты, мелькающие перед взором. Сверкает скальпель, и выглядит это ужасно. Кого-то оперируют?.. Кому-то плохо? Не успевает она как следует подумать, как опять теряет сознание.

Сколько времени прошло? Час, секунда, год? Она не знает, но на этот раз смутно видит человека в синем плаще, который взирает на неё с непостижимой высоты. «Это же он, – шепчут её губы, – тот самый». Её пробирает озноб, когда она понимает, что ничего не кончено, и боль сейчас продолжится. Но потом она видит, что человека в плаще уже нет… он ушёл. Ушёл. Она рада, и если бы не слепящий свет и боль в руке, то всё было бы совсем хорошо.

Потом он появляется снова. Сначала молча смотрит, наслаждаясь её паникой, потом наклоняется над ней, совсем близко, и сладострастно шепчет её имя, шепчет, шепчет…

– Нет!

Генри отпрянул, когда она открыла глаза и закричала. Зрачок с зелёным отсветом расширился, наполнился первобытным ужасом. Айлин подбросило, словно через неё пустили ток; не давая Генри времени что-либо предпринять, она перекатилась на другой край койки, но там её не ждало ничего, кроме глухой белой стены. Поняв, что спасения с этой стороны не дождаться, Айлин резко присела, поморщившись от боли: рука в гипсе задела край койки.