последних суток и впрямь смешали ему все карты. Но в этой игре были задействованы десятки, если не сотни незримых Участников, и теперь, после столь неожиданного хода противника, ему предстояло резко поменять тактику, а может быть, и стратегию игры.

Если старая кремлевская гвардия и в самом деле пугалась сделать ставку на «Молчалина», чью кандидатуру с таким упорством проталкивал Сапрыкин се последние месяцы, что ж, тогда ему и его команде придется изобразить ретивую лояльность новому кандидату – и даже в случае его победы на выборах можно – нет, нужно – посадить вокруг него своих наводнить своими все кремлевские, думские и министерские кабинеты. Пусть они новому президенту вздохнуть не дадут. Пусть утопят его в бюрократической трясине.

А законные воры окажут важное содействие… Какое – Александр Иванович уже знал. Ему в голову пришла гениальная идея. Причем на эту идею его натолкнул только что Шота Черноморский…

Он потерял счет дням. Правда, каждое утро, едва проснувшись, он по привычке прочерчивал на влажной заиндевевшей стене очередную царапину. Число этих царапин уже давно перевалило за сотню. Но сколько их набралось точно – он не помнил. А пересчитывать их не было ни желания, ни сил. Сто с лишним дней…

Выходит, больше трех месяцев Варяг томится здесь и сейчас конец февраля… Но об этом он мог бы и так догадаться: ночи стали холоднее – под куцым одеялишком, в которое он плотно укутывался по ночам, ему было зябко так, что от холода он просыпался и кое-как согревал дыханием закоченевшие руки.

Его удручала полная безысходность и неизвестность: за эти три с лишком месяца им так никто и не поинтересовался, никто не пришел встретиться с ним, никто не задал ему ки единого вопроса. Их ничего не интересовало – ни общак, ни его бизнес, ни его связи внутри страны и за рубежом. Смотрящего России просто изо-таровали, заживо похоронив в этом глухом каменном склепе.

Одно только придавало Варягу силы, одно вселяло надежду: сегодня можно будет наконец выдрать из пола решетку и спуститься в канализационный туннель. А там – обода. Во всяком случае, ему так хотелось думать.

Дождавшись прихода молчаливого охранника, который спустил ему привычное ведро со скудной пайкой Варяг жадно поел, но воду пить не стал, решив сохранить ее для долгого и опасного путешествия по подземельям.

Потом он приступил к привычной работе. Разбросав бетонную пыль, которой он на всякий случай всегда присыпал расковырянные швы, он взялся покрепче за стальные прутья и, собрав все силы, рванул решетку на себя. Она поддалась!

Поддалась… Но чтобы вытащить ее, надо было еще поработать стальным шпеньком.

Он принялся терпеливо ковырять правый шов. Ему вспомнилось, как в далеком детстве он пытался вытащить качавшийся молочный зуб спереди. Зуб уже, казалось, висел на волоске, но все никак не хотел выпадать. Тогда он привязал его веревочкой к дверной ручке, закрыл дверь и стал ждать. Прошло, наверное, полчаса, пока в комнату не вошла бабушка, сильно дернув дверь на себя.

Маленький Владик только почувствовал сладковатый вкус крови на языке…

Он зажал свой инструмент в зубах и, снова вцепившись обеими руками в решетку, дернул. Стальной прямоугольник легко пошел вверх, так что Варяг от неожиданности чуть не упал навзничь. Он осторожно, стараясь не шуметь, положил решетку и жадно приник к образовавшейся дыре в полу. Всмотревшись в полумрак, он увидел темную трубу и поток грязной воды, омывавшей ее с обеих сторон. Труба лежала в довольно широком туннеле, выложенном бетонными плитами.

Варяг бросил последний взгляд на свою камеру, мысленно обратился к Богу с просьбой о помощи и сел на край дыры, свесив в нее ноги. Он почти без всякого усилия протиснулся в дыру, осторожно нащупал ногами скользкую трубу, встал на нее и напоследок догадался положить решетку на место. Если его тюремщика умается заглянуть в его камеру, они увидят лишь свернутое одеяло…

Пн осторожно шел согнувшись в три погибели, по иколотку в ледяной воде.

В туннеле стояла затхлая вода – похоже, это был промышленный сток, потому что запах был какой-то химический. Впрочем, он в этом не разбирался, да и вообще это его мало интересовало. Главное, что беспокоило Варяга теперь, – куда приведет его этот мрачный туннель.

Часов у него не было, и он мысленно отсчитывал шаги и секунды, чтобы иметь хотя бы некоторое представление о времени и расстоянии. Один шаг – две секунды. Через двести метров он почуял свежее дуновение. Неужели уже выход? С утроенной энергией Варяг зашагал вперед. Но каково же было его разочарование, когда он, сумев выпрямиться в полный рост, увидел высоко над собой тонкую светлую полоску – по-видимому, это был кусочек неба: скорее всего, он оказался в коллекторе. Оглядевшись по сторонам, Владислав понял, что и впрямь стоит в квадратном помещении, сточная труба тянется вперед, но вбок от нее, в две стороны, отходили низкие темные проходы.

Он решил проверить, куда ведет правый проход, и двинулся наугад в темноту, низко пригнув голову. Шел он недолго. До его слуха донесся далекий гул и как будто перестук вагонных колес на рельсовых стыках. Еще через мгновение его руки ткнулись в деревянную глухую перегородку или забитую дверь. Из-за двери явственно донесся шум проходящего поезда. Метро! Конечно, это метропоезд.

Если выйти на пути, можно добраться до какой-нибудь станции и…

А что дальше? Дурак! Варяг даже застонал. Да первый же встpeчный мент сразу задержит кудлатого бородатого человека в грязных лохмотьях. Нет, даже если он сейчас запросто проникнет сквозь эту перегородку и попадет на трассу метрополитена, на станции ему в таком виде появляться нельзя.

И Варяг повернул обратно. Дойдя до коллектора, оц нашел свою трубу и двинулся вдоль нее, надеясь найти выход на свет божий ненадежнее.

Воды в бутылке, к которой он часто прикладывался осталось на донышке.

Он отсчитал еще две тысячи шагов и опять почуял дуновение свежего воздуха. И только сейчас вдруг ощутил, что ноги, чавкающие в холодной жиже, напрочь застыли. Не хватало еще простудиться. Ему как-то удалось за три месяца не заболеть в том колодце-холодильнике – теперь подхватить простуду было бы совсем не в кайф.

Варяг прикинул, что сделал уже две тысячи пятьсот двадцать шагов – это километра полтора, не меньше, а впереди никакого просвета. «Этак я до Волги дойду», – невесело подумал он.