– Так что ж вы его не взяли? – оборвал собеседника Урусов.

– Евгений Николаевич! – обиженно воскликнул Шапкин. – Нам же надо было в дом зайти – все там осмотреть! У нас был приказ дачу проверить, а не «хонду» преследовать!

– И что же в доме? – нетерпеливо поинтересовался генерал.

– Пусто. Ни людей, ничего… Все раскидано – бумаги, одежда… Явно шмонали.

– Что, водитель «хонды»? – предположил Урусов.

– Вряд ли это тот, из «хонды». Если бы он один там шмонал – полчаса-минут сорок не меньше бы у него на это ушло. Там явно орудовала бригада. Я так думаю, Евгений Николаевич, что тот блондин тоже не меньше нашего удивился тому, что увидел. Там явно кто-то побывал еще раньше.

– Выводы? – злобно пробурчал Урусов.

– Значит, полный облом, товарищ генерал, – после паузы смущенно проговорил исполнительный майор Шапкин.

«…Все верно, – подумал Урусов, отходя от окна и садясь в кожаное кресло. – Все правильно сказал майор Шапкин. Облом. Значит, за его спиной кто-то ведет свою тайную игру».

Но кто этот невидимый и неведомый игрок? А точнее, целая команда, потому что ему дали добро на операцию по устранению Игнатова и заверили, что вся ответственность возлагается именно на него, генерал-полковника Урусова. Но выходит, не все так просто. Выходит, параллельно с ним они пустили по следу Варяга еще одну бригаду. И эта бригада сыграла на опережение!

На даче Нестеренко, как понял Урусов из отрывочных обмолвок Алика Сапрыкина, Игнатов хранил в тайнике часть воровской казны – общака. И эта часть общака была лакомой добычей для очень многих. Для тех законных воров, которые заложили своего смотрящего, и для кремлевских заговорщиков во главе с Аликом Сапрыкиным, и для самого генерала Урусова. Но, Дя по всему, общаковские деньги пропали. Шмон на Даче Нестеренко – не случайность, и неизвестные шмонари искали – и по всей видимости, нашли – то, что им требовалось. И Варяг ускользнул у него из рук – как ирный сазан слетает с крючка в тот самый момент, когда незадачливый рыбак норовит подвести ему под хвост садок.

Да, облапошили. Причем генерал-полковник Урусов вовсе не исключал, что эти все работа самого Сапрыкина, который просто его руками провернул свою операцию, оставив его, Урусова, в дураках…

Хотя почему же в дураках? По крайней мере одну рыбку он поймал – секретаршу Игнатова Елену Сорокину. Уж она-то точно парится в укромном месте, и никто, кроме него, не знает – где!

И тут в голову Евгению Николаевичу пришла блестящая мысль. А что, если эта девица в курсе игнатовских дел – не только официальных, но и, так сказать, неофициальных? Чем черт не шутит, может быть, сапрыкинские орлы ни хрена не нашли на даче? Может быть, Игнатов держит свой клад вовсе не на Никитиной Горе, а… где-то еще – и Сорокина это знает…

Тогда надо с ней побеседовать, как говорится, «попристальнее». И генерала Урусова вдруг охватило щемяще-сладкое предвкушение увлекательного «допроса» молодой девки…

Начальница женского специального следственного изолятора № 345 Волоколамского района Аграфена Петровна Дардыкина с утра была не в духе. Из райцентра опять не перечислили деньги, которые вот уже третий месяц болтались где-то между Москвой и Волоколамском, и теперь под вопросом остались закупки продовольствия на весну. Да и инвентарь пора было обновлять. Но самое неприятное – это полная неясность со спецзаключенной из Москвы Сорокиной.

Сегодня утром позвонил сам генерал Урусов и предупредил, что заедет днем потолковать с Сорокиной.

Аграфена Петровна-или, по-здешнему, баба Груня – четко выполнила устное пожелание Урусова, но, зная прихотливый нрав московских начальников, гадала теперь, как отнесется вспыльчивый генерал к состоянию Сорокиной. Девку держали в общей камере с самыми отъявленными подонками – среди наркоманок, алкоголичек и воровок наиболее приличной в камере была мужеубийца Зинаида Копылова.

Сорокину уже дважды насиловала самая отвратительная обитательница камеры Бананка, которую побаивалась даже баба Груня. Вчера вечером начальница СИЗО случайно присутствовала при этом – сцена, надо сказать, была не из лриятных:

Сорокину держали за ноги и за руки две Бананкины «сосалки», а сама Бананка заставляла свою братву довести ее до оргазма.

Баба Груня и сама была не прочь порезвиться с Сорокиной, но ее удерживал безотчетный страх: понимая что у генерала Урусова на ее счет имеются какие-то свои тайные намерения, она боялась к ней прикоснуться пальцем. Если что, если положение Сорокиной вдруг изменится – а такое в этом СИЗО бывало нередко – и ее помоют, оденут и с сиренами повезут обратно в Москву, кому-то ведь придется отвечать за все те истязания, которым заключенная под стражу без суда и следствия и, похоже, даже без постановления прокуратуры подвергалась в этом учреждении. Во всяком случае, отвечать придется не Аграфене Петровне, а кому-нибудь другому – да хоть бы самой этой мерзопакостной Бананке…

Она никогда еще до сих пор не встречалась с генерал-полковником Урусовым лично и перед встречей волновалась.

Евгений Николаевич приехал вместе с человеком, который доставил Сорокину сюда позавчера, кажется, его фамилия была Дмитриев. Евгений Николаевич был не в генеральской форме, а в цивильном – в черных узких брюках, в темно-сером свитере и в ковбойских полусапожках на каблуке. Баба Груня сильно удивилась такому странному наряду высокого московского генерала, но виду не подала.

– Я вам ее приведу в комнату для допросов, – после приветствий сообщила начальница женского отделения.

– Да, – важно заметил генерал Урусов. – И я вас попрошу, чтобы нас никто не тревожил. Думаю, мы с ней проговорим не меньше часа. И дайте мне ключ от комнаты.

– Конечно, товарищ генерал! – по-военному четко отрапортовала женщина в пилотке. Она вызвала охранника и поручила ему проводить гостя.

Оставшись один в комнате для допросов, Евгений Николаевич оглядел стены, зарешеченное окошко,