– Те самые, батюшка. А полковники у них Козаков, Черный да Чубаров.

– Сам гляну, – буркнул невесело Ромодановский. – Ты мне свечи-то пододвинь. Чего слепнуть-то зазря!

«Батюшка наш государь Петр Алексеевич, – углубился в чтение князь. – Пишут тебе холопы твои, стрельцы из города Азова. Бьем тебе челом на скудное наше житие. Уже минуло более года, как не видели мы своих жен да детишек малых. С тех самых пор, как отъехали мы из Москвы. Волей твоей царской остались мы после турецкой кампании в Азове для очистки города и строительства укреплений. Тяготы службы познали сполна. Прошлым летом волею твоей, великий государь, велено было нашим полкам идти на север в Великие Луки, но никак не к семьям нашим, как было обещано. А ведь мы, государь, после турецкой кампании побиты изрядно, едва ли не половина убитыми и почти каждый из нас ранен. Нам бы передохнуть в Москве, помиловаться с женами, повидать детишек. Но волею твоей, государь Петр Алексеевич, проглотив обиду, мы потопали к литовской границе. Да вот только путь оказался неимоверно тяжел. Помня твою милость и воздавая хвалу Господу, мы тянули по реке суда с оружием и припасами. Все лошади сгинули в турецкой кампании да пали по дороге от голода и язв, а потому мы тащили пушки вместо лошадей денно и нощно. До места службы добирались подаянием, без хлебного жалованья, и пришли чуть живым…»

Федор Юрьевич поднял помрачневший взгляд на стольника и спросил хмуро:

– Сам-то читал?

– А то как же, князь! Читал! И даже не единожды!

– Вот потому показать не захотел?! – осерчал князь. – Сослать бы тебя на вечное житие!

– Помилуйте, батюшка! – бухнулся Егорка на колени. – Да за что же! Ведь верой и правдой!

– Ладно, нехристь, поднимайся! Накажу еще, успеется.

«…Цельную зиму стояли мы на литовской границе в лютые морозы, – вновь принялся за чтение Ромодановский. – Опять запросились домой к женам да к детишкам малым, но вместо этого закрепили нас в Великих Луках на позор, безо всякого кормления. Бьем тебе челом, великий государь, только ты один и можешь помочь нашей беде. Пожалей нас своей милостью и отправь нас к нашим женам в Москву. Обидчики наши московские бояре да князья Федор Юрьевич Ромодановский, Тимофей Николаевич Стрешнев, Илья Борисович Троекуров. Заступись за нас, верни нам жалованье, что они присваивают себе, и накажи за то, что довели до срама и нищеты верных твоих холопов. Полковники московских стрелецких полков Иван Козаков, Яков Черный, Андрей Чубаров».

– Вот оно что, – в задумчивости протянул Федор Юрьевич. – Значит, они государю писали?

– Получается, что так, Федор Юрьевич.

– Они сейчас в городе?

– Покудова здесь, – отозвался стольник. – Да ты не тревожься, князь, я верных людей приставил за ними досматривать, – махнул он широким рукавом. – Коли что будут дурное затевать, так они тотчас узнают.

– И чего же они в городе делали?

Пожав плечами, отвечал беззаботно:

– А чего им еще в Москве делать-то? Женок навестили, с детишками на крыльце поиграли, а потом разбрелись по кабакам тоску залечивать. На питейном ряду бузу учинили.

– А это-то с чего? – подивился князь.

– Купец с Ярославля не пожелал им вино в долг давать, вот они лавки и перевернули.

– Базарная стража была?

– А то как же! Только ведь они подходить к ним боялись, все в сторонке стояли.

– Что ты о них думаешь?

– А чего тут думать, Федор Юрьевич, надобно с ними разобраться. Ежели такая силища к Москве подойдет, так с ними просто сладу не станет. Год назад они в числе зачинщиков были, жалованье им, видишь ли, за три месяца не выплатили! Насилу откупились, а теперь так неизвестно, чем закончится.

– Ты вот что, исправник! Об этом письме государю не докладывай, – строго наказал князь. – У него за пределом и без того хлопот немало набирается. Сами разберемся! Глаз с бунтовщиков не спускать и о каждом их шаге лично мне докладывать. Жалованье им выдать… Пущай поостынут!

– Не воины они, а пакостники! Все за огороды держатся да за бабьи подолы, только смута одна от них!

– Ох и хлопотное это дело – за все государство отвечать, – с горечью отозвался князь.

– Федор Юрьевич, так что же делать-то будем? Стрельцы с тобой встречи добиваются.

– А надо ли мне с ними встречаться?

– Это уж тебе решать, Федор Юрьевич. Говорят, пока с князем Ромодановским не повидаемся, с Москвы не съедем. А если князь не пожелает, так мы другие стрелецкие полки на смуту подобьем.

Князь Ромодановский тяжко вздохнул:

– С них станется. Год назад едва смуту погасили, так они опять по новой мутят. Вот что, исправник, встречаться с ними я не стану. Поговоришь с ними сам. А про меня скажешь, что занедужил я крепенько.

– Все передам, батюшка. А если в Москву начнут проситься, что тогда им сказать?

Федор Юрьевич горько хмыкнул:

– Мало у нас в приказе хлопот, теперь еще и стрельцами приходится заниматься… Скажешь им вот что… Переведем в Москву на следующий месяц. А как они успокоятся, так отправим с семьями на вечное житие в украинские города! Нечего им здесь смуту подымать!

– Понял я тебя, Федор Юрьевич, так и передам.

– Ох, день нынче долгий. Что там еще? Какие слухи по Москве гуляют?

– Ропщет народ, батюшка, – честно признал исправник. – Непристойные речи глаголит, Петра Алексеевича «пьянчужкой-царем» называют да «царем Кокуйским»…

– Ишь ты! – аж поперхнулся Ромодановский.

– … Дескать, не ведают, в какую сторону он святорусскую землю и матушку Москву повернет. А еще говорят, что подати высокие, что год от года все хуже становится. А как государь съехал, так правды на Руси и вовсе не доискаться. Тебя во всем винят, Федор Юрьевич.

Губы князя перекосило от едкой усмешки:

– А кого же им еще винить, коли не меня? Чай, на Москве я теперь за хозяина. Что там еще такого болтано?

– Хлеб подорожал, мясо дорогое, только по праздникам и приходится отведывать. Но более всего говорят о том, – голос исправника перешел почти на шепот, – что, дескать, помер государь на чужбине, а вместо него пришлые людишки заправляют.

– Вот как?! – подивился Ромодановский.

– На всех базарах только о том и болтают.

Такое дело без пития не переварить. Подняв кувшин, он жадно поглощал пиво, оттопырив нижнюю губу. А когда в утробу провалился последний глоток, князь сытно икнул и потребовал продолжения рассказа:

– О чем еще роптание?

– О тебе худое молвят, князь, монстрой да кровопийцей называют!

– Не ново! – вяло отмахнулся Федор Ромодановский. – Дело говори!

– А еще говорят, что на царствие нужно Софью Алексеевну ставить, только она одна порядок навести может.

– Крамольников отлавливаете?

– А то как же без того, Федор Юрьевич! – горячо заверил дьяк. – Все ямы и кандальные палаты ими забиты.

– Кто из них самый говорун?

– Федька Савельев, попов сын.

– Откуда родом?

– Из Переславля.

– Пусть приведут. Поговорить желаю.