Посыльный ушел, а Петр Алексеевич остался в комнате. Он во что бы то ни стало хотел увидеть Луизу. Вскоре в дверь опять постучали. Оказывается, графиня живет очень насыщенной жизнью. Или он пришел в день визитов?
– Входите, кто там? – невесело пригласил Петр.
На пороге появился невысокого роста человек весьма напыщенной внешности. Его тяжеловатый взгляд впился в лицо государя.
– Кто таков? – недружелюбно поинтересовался Петр.
В ответ лишь сдержанный поклон.
– Вам наилучшие пожелания от саксонского курфюрста Фридриха Августа I, отныне – польского короля Августа II.
– Вот так новость! Как вы меня нашли?
– Это неважно… Он благодарит вас за помощь и хочет видеть вашу милость в Варшаве.
Петр Алексеевич насторожился:
– А с чего это вдруг я тебе должен верить? Мне посол об этом ничего не сказывал.
Вытащив грамоту, саксонец протянул ее Петру. Внимательно оглядев свиток, царь убедился в его целостности. Печати на месте. На одной из них оттиск с короной. Потянув за ленту, разорвал печати и, развернув бумагу, принялся читать: «Брат мой Питер! Кланяется тебе твой должник курфюрст саксонский и король Польши Август II. Благодарю тебя за помощь и уверяю, что остаюсь верен антитурецкому союзу. Хотелось бы увидеть тебя в Польше и пожать твою дружественную руку. Надеюсь на скорую встречу».
Петр Алексеевич свернул грамоту. Вот так-то! Как тут инкогнито сохранить, когда любой посыльный знает, что с царем беседует?
– Скажи Августу, что буду у него непременно.
– Когда, Питер?
– Может, через месяц и заявлюсь, – неопределенно пообещал царь. – Как будут складываться дела.
Видно, Луизу сегодня не дождаться. Петр вышел и тщательно закрыл дверь.
Уже спускаясь с лестницы, он сильно ударился головой о перекладину. Смачно выругавшись, потопал дальше, проклиная низенькие иноземные пролеты.
Выходя на улицу, Петр Алексеевич едва не столкнулся с двумя высокими мужчинами крепкого сложения. Тот, что постарше, имел усы и бороду клинышком; в правом уголке рта – небольшой шрам, который, впрочем, совершенно его не портил; у молодого были короткие стриженые усы. Из-под длинных плащей выглядывали шпаги, колыхающиеся при каждом шаге. Почти не задерживаясь, они поднялись на второй этаж и почти одновременно вытащили оружие.
– Тебе все ясно? – остановившись, спросил тот, что был постарше. – Отсюда он должен выйти только вперед ногами.
– Да. Но как быть с графиней?
Секундная пауза завершилась решительным ответом:
– В этом деле она будет лишней. Ее нужно уничтожить. Таков приказ!
– Она красивая, барон, – отвечал молодой с явным сожалением. – Мне посчастливилось провести с ней ночь.
– О том, что она красивая, я знаю больше, чем кто-либо, – выделяя каждое слово, произнес бородач. – Но что поделаешь! Этого требуют государственные интересы. Я постучусь к ней в комнату. Она знает мой голос и обязательно откроет. Но предупреждаю: как только отворится дверь, следует действовать, не мешкая.
– Я все понял.
– Вот и отлично. – Постучав в дверь, бородач негромко произнес: – Графиня, это я, барон Валлин. У меня для вас есть важная новость. От короля!
За дверью была тишина.
– Похоже, она не хочет нас пускать, – предположил молодой собеседник.
– У нас нет другого выхода. Давайте высаживать дверь. Вы готовы? И… раз!
Косяк треснул.
– Еще один разок!
Дверь широко распахнулась, ударившись о стоявший в прихожей шкаф, и барон вместе с напарником ввалились в комнату.
Их встретила пустота. Никто не взвизгнул от ужаса, никто не вымаливал пощады.
За занавеской было заметно какое-то слабое движение. Барон кончиком шпаги приподнял тяжелую портьеру.
– Ничего.
– Ветер.
– Мне кажется, что нас провели, – обескураженно произнес он. – Другой подходящий случай нам может очень долго не представиться.
– Вот только что мы скажем королю?
– Пойдем отсюда. Нам не следует здесь оставаться.
Развернувшись, барон заторопился к выходу, увлекая за собой молодого напарника.
Глава 8
НА ДЫБУ БЫ ЕГО!
Поздним вечером подле дома, где расквартировался Петр Алексеевич, обнаружили молодца в плаще. Румянцев припомнил, что видел его и раньше, в Риге, опять-таки неподалеку от жилья государя. Подобные совпадения не бывают случайными. Видимо, вражина задумал дурное.
Изловчившись, супостата повязали и поволокли в подвал.
– На дыбу бы его, – произнес князь. – Да где же ее тут взять-то? Не просить же об этом курфюрста.
– Верно, не попросишь, – соглашался стольник Патрикеев.
Высоченный, потный, раскрасневшийся, в рубахе навыпуск, он напоминал заплечных дел мастера Преображенского приказа. Воткнув за голенище плетеный кнут, он вытер потное лицо рукавом рубахи.
Тяжела работа палача!
За хороший почерк и недюжинную грамотность некогда он был определен Петром Алексеевичем в писари. Однако канцелярию неизменно сочетал с пыточными делами, в чем немало преуспел. И охотнее брался за кнут, нежели за перо.
Душу писаря тронули какие-то воспоминания. Широко улыбнувшись, он показал свои огромные зубы, напоминающие лошадиные, и почти мечтательно продолжил:
– Дыба – это хорошо… Когда вороток-то крутишь, суставы трещат, наружу выскакивают, а слова у злодея сами наружу просятся. Пару раз так крутанул, что все мне выложил.
В комнате было жарко. Взяв со стола скомканную тряпицу, Патрикеев обмакнул отсыревший лоб.
– А можно и клещами! – Его лицо вдохновенно преобразилось. По всему видать, тема была выстраданной и занимала все воображение. Глядя на него, охотно верилось, что о пытках писарь канцелярии знает куда больше палача из пыточной избы.
– Желательно их на костре раскалить. Докрасна! Потом же взять за грудину да и вытянуть всю правду по словечку. А то и щипцами можно. Ими куда угодно пролезешь. Ляжки особенно хороши. Так их прижжешь, что он все слова выложит… Хе-хе-хе! Даже то, чего не знал. А потом враскоряку будет шастать. Вот она, потеха! Я тут как-то по городу ходил, на площадь забрел, а там народу тьма собралась. Думаю, что же это за представление такое будет? Оказалось, что весь народ на казнь сбежался. Колесование. У нас такого нет. Ты бы, Петр Алексеевич, присмотрелся к этому. В нашем деле весьма полезно будет, – хитроватые глаза писаря прищурились. Такое впечатление, что он на собственной шкуре испытал, что такое колесование. – Крутанул разок и кишочки-то наружу.
Пленный сидел на стуле, тощие руки были стянуты за спиной узкой бечевой. Голова опущена на грудь, глаза закрыты. К происходящему он уже давно утратил всякий интерес. Возвращаясь из забытья, он негромко постанывал и вновь погружался во тьму.
– Ну глянь на него! – восторженно кричал Патрикеев. – Волосья-то какие отрастил! Прямо баба какая-то.
