Но увидев их чуть позже вместе, Тепфлер заметил, что молодая женщина, Чармен Пейдж — так, видимо, звали ее — выглядела почти нормальной; сначала она казалась несколько заторможенной, что вовсе не мешало ей быть по-прежнему красивой, даже наоборот, затем, по прошествии нескольких часов, к ней вернулась ее веселость, порой переходящая в грубоватый юмор. Да, она казалась нормальной, если не считать беспокойного и лихорадочного блеска в фиолетовых глазах.
И вот наступил третий день, тот день, когда был собран миллиард.
В течение двух предыдущих суток бронированные грузовики все время подъезжали к банку, одни — непосредственно из Цюриха, то есть из других банков, которые, насколько было это возможно, опустошили все свои запасы американских долларов, но главное, машины шли из аэропорта Клотер. Движение стало особенно интенсивным на третий день, но оно не слишком привлекало внимание посторонних глаз, поскольку банк закрылся раньше обычного. Деньги начали скапливаться. Никто в точности не мог определить, сколько места займет миллиард долларов, сложенных в пачки. В целях предосторожности вместо маленькой комнаты, которая вполне могла оказаться слишком тесной для этой цели, выбрали холл и решили складывать деньги посредине, на подстилках.
Тадеуш Тепфлер, чтобы чем-нибудь заняться, сам попытался сделать подсчет.
Связка из десяти купюр по сто долларов вместе с ленточкой была почти в семь с половиной миллиметров толщиной. Чуть меньше — если бумажки были новые, чуть больше — если подержанные. Он остановился на средней величине. Таким образом получалось, что миллион долларов, сложенных в пачки из сотенных купюр вместе с ленточками, образует кипу высотой семь с половиной метров.
Затем он измерил сотенную бумажку по длине и ширине. И оказалось, что поверхность одной купюры равна ста пятидесяти с половиной миллиметрам, умноженным на шестьдесят шесть миллиметров.
Оставалось узнать, сколько денежных связок из 15,5 см на 6,66 см (умноженных на 7,5 метра по высоте) уместится на одном квадратном метре.
Ответ: девяносто. «Девяносто миллионов долларов на одном квадратном метре, Боже милостивый! Сколько же денег уместилось бы в пяти комнатах!»
…Однако в миллиарде — тысяча миллионов.
А если тысячу разделить на девяносто…
Одиннадцать — запятая — сто одиннадцать квадратных метров.
Разумеется, при той же семиметровой высоте. Это выходило за рамки здравого смысла. Если высота потолка в холле местами вполне соответствовала задаче, то добраться до верха этой горы после того, как ее нагромоздят, было бы крайне затруднительно. «И если наш клиент захотел бы пересчитать эти кучи, ему понадобился бы вертолет или по меньшей мере альпинистское снаряжение».
Поэтому Тепфлер решил, что вместо девятисот девяносто одной кипы и пыли, которая взметнулась бы на семь с половиной метров вверх, лучше было бы ограничить высоту упомянутых кип. Разделив, например, каждую на пять частей. Это то, что надо.
«Четыреста пятьдесят пять куч… или четыреста пятьдесят шесть», — он явно где-то ошибся.
Но результат показался ему вполне подходящим и реально достижимым: таким образом миллиард можно было бы уложить штабелями высотой полтора метра на площади приблизительно пятьдесят шесть квадратных метров.
«В любом случае все деньги уместились бы в холле, это уже неплохо. В каком-нибудь другом помещении — нет, а в холле — да».
Сложные расчеты Тадеуша Тепфлера оказались ошибочными. Не совсем, но все же во многом. Головокружительная гора банкнот заняла более шестидесяти квадратных метров и местами немного превышала два метра. По той простой причине, что не удалось собрать достаточно купюр по сто долларов и пришлось иногда дополнять недостающие суммы пачками в пятьдесят, двадцать, десять, пять и даже в один доллар.
И это значительно увеличило объем сооружения.
Около семи часов, то есть вечером третьего дня, в зале Вильгельма Телля зазвонил телефон. Тепфлер, дожидавшийся звонка с того момента, как отъехал последний бронированный грузовик, дрожа от возбуждения, взял трубку. Голос Кнаппа произнес: «Пора».
Они втроем спустились вниз; пара, обнявшись, шла чуть впереди молодого швейцарца.
В большом безлюдном холле поодаль от миллиарда банкнот стояли лишь Алоиз Кнапп и достопочтенный Фюссли, опиравшийся на трость.
Человек, назвавшийся Климродом — во всяком случае, так считал Тадеуш Тепфлер, — не подошел к сокровищу. Он замер, уставившись чуть вытаращенными глазами в пустоту, и даже тень юмора или веселости исчезла с его лица.
Молодая женщина, наоборот, медленно обошла гору денег и осмотрела ее.
— Миллиард долларов? — спросила она.
— Миллиард три доллара и сорок пять центов, — ответил Кнапп. — Просим нас извинить за задержку в оплате вашего чека.
Она исчезла за грудой денег. Но ее голос звонко прозвучал под сводами холла:
— И все это принадлежит тебе, Реб?
— Да, — бесстрастно ответил мужчина.
— И сколько же раз по столько у тебя есть, Реб?
— Не знаю.
— Два раза? Пять? Десять?
— Не знаю.
