Его серые глаза пристально Смотрели на Тепфлера, ровно ничего не выражая.
Тепфлер поперхнулся.
— Извините меня, — заговорил он, — вы забыли написать сумму прописью. А также не поставили запятую,
Сапата-Климрод, очень удивившись, снова взял в руки чек.
— Ну нет же, — сказал он, — запятая на месте. Три — запятая — сорок пять. Все точно. Вот она. Дорогая? Подойди на секунду, пожалуйста.
— Очень красивая запятая, — прозвучал голос молодой женщины. — Право, я не понимаю, чем она может не устраивать. Эти банкиры невероятно придирчивы. Все они одинаковы: берут ваши деньги с удовольствием, а вот отдавать…
Тепфлер, немного наклонившись вперед, чтобы полюбоваться ее коленями, заметил чуть сдавленным голосом:
— Извините, господин, но если вы оставите эту запятую там, где она есть, сумма составит один миллиард швейцарских франков.
— Речь идет не о швейцарских франках, а о долларах, — ответил Сапата-Климрод. — И точная сумма — один миллиард три доллара сорок пять центов. Я ручаюсь, что три доллара сорок пять центов действительно лежат на моем счету. Что же касается остального, то здесь я не совсем уверен. Вам придется проверить. И, пожалуйста, не забудьте одеяло на обратном пути.
И тогда с Тадеушем Тепфлером что-то стряслось.
Он был швейцарцем, сыном, внуком, правнуком и праправнуком банкиров. Семья Тепфлеров была связана с банковским делом около трехсот лет. «Когда мой дедушка заговаривал о Банке, мы все умолкали на минуту».
Выйдя из кабинета, где он оставил пару, Тадеуш Тепфлер вдруг захохотал, как безумный. Конечно, смех этот был нервный, но он не мог его сдержать.
В тот же день Тепфлер совершил еще один дикий поступок — без стука вошел в кабинет человека, которого ненавидел больше всего на свете: к Отмару Брокману, начальнику отдела кредитов.
— Там, внизу, — сказал он, — человек в плетенках выставил нам счет в миллиард долларов.
После чего в припадке безудержного смеха чуть не свалился на пол. Очередной приступ веселости наступил у него из-за одной детали: «Какого черта я сказал „в плетенках“?»
— Вы пьяны, Тепфлер, — сказал Брокман.
Тепфлер сумел наконец положить чек на крышку стола. Он хотел сказать что-то вроде «взгляните сами», но безумный смех мешал ему артикулировать.
Брокман бросил взгляд на чек и пожал плечами:
— Это сумасшедший. Оповестите потихоньку полицию.
И вдруг будто щелчок сработал. Он снова взял в руки чек, внимательно изучил его. Встал. Подошел к маленькому стенному сейфу, достал оттуда записную книжку и пролистал ее.
Затем вернулся к столу и снял телефонную трубку.
В тот день в десять двадцать пять утра Алоиз Кнапп находился в большом зале отеля Долдер — дом 65 по Курхауштрассе в Цюрихе. Он был вице-президентом Ассоциации швейцарских банкиров, президентом которой, по традиции, являлся частный банкир из Базеля, и в этом качестве принимал участие в ежемесячном собрании ее членов. Когда его позвали к телефону, он в первую минуту рассердился. Но не показал виду: и в человеческом, и в профессиональном смысле Кнапп был холоден, как сама смерть. В 1960 году ему было ровно пятьдесят.
— Что вас дернуло звонить, Брокман?
Выслушав его, он спросил:
— Проверка проведена полностью?
А затем сказал:
— Еду.
Около одиннадцати он был на месте. Брокман и молодой Тепфлер, скромно стоявший поодаль, ждали его.
— Где он?
Кнаппа провели в кабинет на первом этаже.
— Может быть, следует постучать, прежде чем войти, — ненавязчиво подсказал Тепфлер, который либо утратил желание смеяться, либо сумел достаточно овладеть собой, чтобы не дать волю смеху в присутствии Алоиза Кнаппа, спустившегося со своего Олимпа.
Кнапп постучал, его пригласили войти; переступив порог, он прикрыл за собой дверь. Пробыв внутри десять-пятнадцать минут, Кнапп вышел, лицо его чуть побледнело, а на правой щеке красовался очень характерный отпечаток красной помады в форме губ. Кнапп посмотрел на Тепфлера:
— Он хочет общаться с нами только через вас. Вы и есть Тепфлер, не так ли? Идите же к нему. Входите.
В полном недоумении Тепфлер вошел в кабинет. Он успел услышать вопрос Брокмана и ответ Кнаппа.
Брокман спросил:
